Разоблачение   ::   Хемингуэй Эрнест

Прошли еще три, и я говорю роте: "Теперь о'кей. Теперь ол райт. Теперь нечего бояться". И очнулся через две недели.

- А когда это случилось?

- Уже месяц. Понимаете, каска мне налезла на лицо, когда меня засыпало, и там сохранился воздух, и, пока меня не откопали, я мог дышать. Но с этим воздухом был дым от взрыва, и я от этого долго болел. Теперь я 0'кей, только в ушах звенит. Как, вы говорите, называется то, что вы пьете?

- Джин с хинной. Индийская хинная. Тут, знаете, было до войны очень шикарное кафе, и это стоило пять песет, но тогда за семь песет давали доллар. Мы недавно обнаружили здесь эту хинную, а цену они не подняли. Остался только один ящик.

- Очень хороший напиток. Расскажите мне, как тут было, в Мадриде, до войны?

- Превосходно. Вроде как сейчас, только еды вдоволь. Подошел официант и наклонился над столом.

- А если я этого не сделаю? - сказал он.- Я же отвечаю.

- Если хотите, подите и позвоните по этому номеру. Запишите.- Он записал.- Спросите Пепе,- сказал я.

- Я против него ничего не имею,- сказал официант.- Но дело в Республике. Такой человек опасен для нашей Республики.

- А другие официанты его тоже узнали?

- Должно быть. Но никто ничего не сказал. Он старый клиент.

- Я тоже старый клиент.

- Так, может быть, он теперь тоже на нашей стороне?

- Нет,- сказал я.- Я знаю, что нет.

- Я никогда никого не выдавал.

- Это уж вы решайте сами. Может быть, о нем сообщит кто-нибудь из официантов.

- Нет. Знают его только старые служащие, а они не донесут.

- Дайте еще желтого джина и пива,- сказал я.- А хинной еще немного осталось в бутылке.

- О чем он говорит? - спросил Джон.- Я совсем мало понимаю.

- Здесь сейчас человек, которого мы оба знали в прежнее время. Он был замечательным стрелком по голубям, и я его встречал на состязаниях. Он фашист, и для него явиться сейчас сюда было очень глупо, чем бы это ни было вызвано. Но он всегда был очень храбр и очень глуп.

- Покажите мне его.

- Вон там, за столом с летчиками.

- А который из них?

- Самый загорелый, пилотка надвинута на глаз. Тот, который сейчас смеется.

- Он фашист?

- Да.

- С самого Фуентес-дель-Эбро не видел близко фашистов. А их тут много?

- Изредка попадаются.

- И они пьют то же, что и вы? - сказал Джон.- Мы пьем, а другие думают, мы фашисты. Что? Слушайте, были вы в Южной Америке, Западный берег, в Магальянесе?

- Нет.

- Вот где хорошо. Только слишком много восьме-ро-но-гов.

- Чего много?

- Восьмероногов.- Он произносил это по-своему.- Знаете, у них восемь ног.

- А,- сказал я.- Осьминог.

- Да. Осьминог,- повторил Джон.- Понимаете, я и водолаз. Там можно много заработать, но только слишком много восьмеро-ногов.

- А что, они вам досаждали?

- Я не знаю, как это? Первый раз я спускался в гавани Магальянес, и сразу восьмероног. И стоит на всех своих ногах, вот так.- Джон уперся пальцами в стол, приподнял локти и плечи и округлил глаза.- Стоял выше меня и смотрел прямо в глаза. Я дернул за веревку, чтобы подняли.

- А какого он был размера, Джон?

- Не могу сказать точно, потому что стекло в шлеме мешает Но голова у него была не меньше четырех футов. И он стоял на своих ногах, как на цы-пучках, и смотрел на меня вот так (он выпялился мне в лицо). Когда меня подняли и сняли шлем, я сказал, что больше не спущусь. Тогда старший говорит: "Что с тобой, Джон? Восьмероног, он больше испугался тебя, чем ты восьмеронога". Тогда я ему говорю: "Это невозможно!" Может, выпьем еще этого фашистского напитка?

- Идет,- сказал я.

Я следил за человеком у того стола. Его звали Луис Дельгадо. и в последний раз я видел его в 1933-м в Сан-Себастьяне на стрельбе по голубям. И помню, мы стояли с ним рядом на верхней трибуне и смотрели на финал розыгрыша большого приза.