Рейнская легенда   ::   Теккерей Уильям Мейкпис

Осмотрев раны в боку, на ногах, на голове и на шее у побежденного, старый отшельник (опытный лекарь) опустился подле него на колени и проговорил:

- Сэр рыцарь, я почитаю своим печальным долгом оповестить тебя, что положение твое весьма опасно, и вряд ли ты останешься в живых.

- Вот как, святой отец? В таком случае мне пора исповедаться - внемлите же, ты, священник, и ты, о рыцарь, кто бы ты ни был.

Сэр Людвиг (чрезвычайно взволнованный происшедшим и привязывавший к дереву своего коня) поднял забрало и вымолвил:

- Готфрид Годесбергский! Я друг твоего родича маркграфа Карла, коего счастье ты разрушил; я друг невинной и чистой леди, коей добрую славу отдал ты на поругание; я крестный отец юного графа Отто, коего наследство ты собирался отторгнуть, - и за то я сошелся с тобою в смертном бою, и одолел тебя, и почти прикончил. Говори же.

- Все это я содеял, - сказал умирающий, - и ныне, в последний мой час, я каюсь. Леди Теодора - чиста и непорочна; юный Отто - истинный сын своего отца - сэр Гильдербрандт не отец ему, но дядя,

- Буффо милостивый! Буго пречистый! - воскликнули в один голос пустынник и рыцарь Гомбург, всплеснув руками.

- Да, его дядя, однако с полосой на левой стороне герба. Отчего он никогда не будет признан семейством; отчего и леди Теодора в небесной своей чистоте (хотя они и взросли вместе) никогда не допустит признанья такого родства.

- Можно ли мне передать твою исповедь? - спросил пустынник.

- Бога ради, с превеликим удовольствием, - передай мою исповедь маркграфу и проси его за меня о прощении. И если б здесь была нотариальная контора, - пролепетал рыцарь со стекленеющим взором, - я попросил бы вас, джентльмены, быть свидетелями. Я бы с радостью подписал свои показания, если бы умел п-п-писа-ать! - Слабая улыбка, содрогание, вздох, хрип, бульканье и темные потоки крови изверглись из его горла...

- Он не будет более грешить, - важно молвил пустынник.

- Да отпустят небеса прегрешения его, - сказал сэр Людвиг. - Пустынник, он был доблестный рыцарь. Он умер на боевом посту и с истиною на устах; Людвиг Гомбургский не пожелал бы лучшей кончины...

Час спустя старшие слуги Годесберга были весьма озадачены при виде благородного Луи Гамбургского, который появился во дворе замка, везя на крупе своего коня странного ездока. То был досточтимый пустынник Роландсека, скорости ради избравший сей недостойный способ передвижения, и не удивительно, если его обличье и коротковатые ноги были причиною веселья среди изнеженной челяди, всегда слоняющейся по дворам высоких особ. Он, однако же, соскочил с седла с видимой легкостью; и сэр Людвиг, взяв почтенного старца под руку и кинув на слуг пронзительный взор, разом прогнавший их усмешки, велел сопроводить их к его сиятельству маркграфу.

- Что приключилось? - спрашивал неотвязчивый слуга. - Недавно конь сэра Готфрида проскакал мимо крепостного вала. Его светлость так и не выходили из опочивальни вашей милости и сидят там, словно рассудка лишились.

- Молчи, презренный, и веди нас к нему. - И с этими словами сэр рыцарь и его преподобие ступили в хорошо известный читателю покой, где, в полном соответствии с описанием слуги, словно окаменев, сидел убитый горем маркграф.

Людвиг взял горемыку за правую руку, отшельник сжал ему левую и повел рассказ (со свойственным преклонным его годам многословием, каковое мы не решаемся воспроизвести) о событиях, нами уже описанных. Предоставим любезному читателю вообразить, как в продолжение рассказа в застывших глазах маркграфа вспыхнула надежда, как все лицо его озарилось радостью, а затем вздох - трепет - взрыв несказанного восторга, и, когда ему открылась вся блаженная истина, он прижал к своей груди добрых вестников с такой силой, что чуть не задушил в объятиях престарелого затворника.