Русь и Орда Книга 2   ::   Каратеев Михаил Дмитриевич

Звонари всех храмов московских к этому часу стояли уже на своих звонницах, распетляв вервия колокольных языков и распялив для устойчивости ноги, в ожидании первого удара чудовского «Лебедя».

Едва лишь проплыл и медленно замер над просыпавшимся городом его неназойливый, но уверенный звук, будто властный голос самого владыки-святителя,– тотчас отозвался ему царственным басом «Великий Гуд» Успенского собора – лучший из пяти колоколов, отлитый на Московщине знаменитым колокольным мастером Бориской, звонко и радостно ударили ему вслед подголоски от Спаса-на-Бору; словно только и ждал того,– подстроился «Иван Лествичник», и, разом проснувшись, рассыпались красным звоном все семь колоколов Архангела Михаила. Благовест перекинулся на посад, прокатился по незатейливым деревянным церквушкам Заречья и, замыкая кольцо, от монастыря и монастырю понесся над лесистыми холмами Занеглименья. Торжественным звоном встречая наступающий день, десятки московских храмов разноголосым, но издавна слаженным хором колоколов призывали православный люд к утренней молитве, с коей каждому христианину подобало начинать свои житейские дела.

*До Петра Великого летосчисление на Руси считались от сотворения мира, которое полагали за 5508 лет до Рождества Христова.

** В старину на Руси многим колоколам, особенно славившимся своим звуком, давали собственный имена.

***Здесь упоминаются первые каменные храмы, выстроенные в Москве Иваном Калптой: собор Успения Пресвятой Богородицы, церковь святого Иоанна Лестничника, храм Спаса-на-Бору и церковь во имя Архангела Михаила.

Когда со звонницы княгининого Лазаря над самой головой ахнул и погнал над крышами города свою серебряную волну тенористый «Певун», – им самим недавно подаренный жене,– князь Дмитрий Иванович проснулся. Вставать не хотелось, все тело было налито сладкой ночной усталостью, и с минуту он лежал неподвижно, не открывая глаз. Однако второй удар звонкоголосого «Певуна», к которому дружно пристроился весь набор подзвонных колоколов, окончательно прогнал его сон.

«Эко поет,– со смесью досады и восхищения подумал молодой князь.– Будто тебя самого в небеса уносит! Знал свое мастерство Бориско… Таких колоколов, чай, и в Цареграде еще не бывало!»

Дмитрий открыл глаза, огляделся и быстро привскочил на постели: он находился не в своей опочивальне, а в тереме Евдокии Дмитриевны, куда тихонько пришел еще до полуночи, когда во дворце все спали. И уже перед самым рассветом, ненароком заснув на мягких пуховиках, не ушел вовремя. Экий срам ему, великому князю, ворочаться теперь к себе в одной рубахе, когда уже звонят к заутрене и кругом ходят люди!

Он с досадою сел на постели и поглядел на спящую рядом жену. Русые волосы ее пышно разметались по подушке, на матово румяных щеках подрагивали тени длинных пушистых ресниц, высокая грудь мерно вздымалась под кружевною вставкою рубахи. Евдокия Дмитриевна, которой в ту пору едва минуло шестнадцать лет, была так хороша и свежа в этом утреннем сне, что Дмитрий не выдержал: наклонился и поцеловал жену в полуоткрытые, по-детски пухлые губы. Теплая белая рука тотчас выпросталась из-под простыни и мягко обвила его шею.

* Каменная церковь Воскресения св. Лазаря, построенная в первые годы княжения Дмитрия Донского и входившая в состав хором княгини Евдокии Дмитриевны. Ныне это древнейшая постройка Москвы, сохранившаяся в своем первоначальном виде.

– Митюня… князенька мой… Веришь: в самый сей миг снилося мне, что меня ты целуешь!

– Вот и сбылся твой сон, лапушка! Только не обсчиталась ли ты, часом, спросонья? Может, не один раз я тебя целовал?

По лицу Евдокии пробежала улыбка, завихрилась на щеках двумя нежными ямочками. В синих глазах запрыгали веселые бесенята.