Русская мечта   ::   Прашкевич Геннадий

На столе валялись мятые баксы, стояла початая бутылка «Арарата», рюмки. «Помоги мне», — крикнул Семин Марии, но она, как подхваченная вихрем, уже исчезла в ванной. Рубашкой, сорванной с чужой вешалки, Семин торопливо законопатил щель под входной дверью и бросился в ванную. Подставляя лицо под струи душа, закашлялся. Мария выплюнула копоть изо рта:

— Мы сгорим?

— Какой смысл думать об этом?

— Но я не хочу! Не хочу! Здесь наверное есть балкон?

— В высотных гостиницах не бывает балконов.

— Почему?

— Чтобы пьяные проститутки не сбрасывали клиентов вниз.

— Я не проститутка, — испугалась Мария. Мокрая, в мокрой юбке, с налипшими на лоб прядями. Испуг разжег на щеках диковатый румянец. — Кто эти люди в номере?

— Какие-то картежники.

Семину одинаково противными казались сейчас и страх Марии, и неестественное равнодушие игроков.

— Почему они молчат?

Он не ответил, и Мария схватила его за руку.

— Я боюсь… Если что-то случится… Позвоните, пожалуйста… Я дам телефон мамы…

— Сами позвоните.

— Я боюсь…

Он почувствовал, как что-то влажное прошлось по голой руке.

Вырвал руку, вышел в гостиную. Никто на него не взглянул, а телефон не работал.

— Я звоню из речной гостиницы, — сказал он, набрав справочную. — Звоню с сотового, гостиничная линия не работает. Никак не могу связаться с пожарными. — Он внимательно смотрел в глубокий провал гостиничного двора. — Да, пожар у нас, черт возьми! Это вы не видите, зато весь город видит! Я на седьмом этаже, мы отрезаны от выходов. Огонь до нас пока не дошел, но это вопрос времени. Да не один я! Человек пять, может, больше. Не знаю, — оглянулся он на закаменевших игроков: — Да нет, сами не выйдем. Подгоните машину с лестницей под окно. Это панельное здание, до седьмого этажа лестница может и дотянется.

Под Солнцем, поднявшимся над рекой, нежная сиреневая дымка начала заметно бледнеть, рассасываться. Как на черно-белой фотографии проявились на той стороне реки смутные корпуса областной больницы, черные трубы, серый берег, облепленный зелеными кустами. Правда, теперь и на северную сторону заносило клочья дыма. А в глубоком квадрате двора, заставленного по периметру коммерческими киосками, были видны с воем разворачиваются пожарные машины, а рядом на реке страшно и коротко взлаивает буксир.

— Сколько время?

Игрок с голубыми глазами, русый, худощавый, в желтой спортивной футболке, обильно пропитанной потом, даже не обернулся. Другой — мрачный, потный, подбородок в неопрятной щетине («Мишка!» — сердито окликнул его голубоглазый), сопел и пучил глаза. Изо рта торчала погасшая сигара. Третий весело косил черным глазом. Казалось, ситуация его веселит. Круглая голова начисто выбрита, несколько локонов, как веночек, окружали лысину. Подбородок в щетине — последний писк моды. Глаза наглые, первоклассный костюм, дорогой галстук. Весь он блестел — от пота и от избытка жизненных сил.

— Сколько время?

Мрачный скосил глаза на наручные часы.

Отвечать он явно не собирался. Но автоматически брякнул:

— Шесть…

— Пас! — тут же счастливо завопил голубоглазый, бросая карты. А бритый рявкнул так, что Мария в ванной громко заплакала: — Вист!

И тоже бросил карты на стол:

— Ну, блин, накурили!

— Гостиница горит, — сухо сообщил Семин.

— Ну? — бритый весело глянул в окно. — Точно!

А мрачный Мишка скривился:

— Откуда телка?

— Вынул из лифта.

— А чего сразу к нам?

Семин не ответил. Этот мрачный Мишка, наверное, и снимал номер. После бессонной ночи и крупного проигрыша жизнь ему страшно разонравилась. Похоже, он всех напрочь разлюбил. Чертыхаясь, потянул через голову потную рубаху:

— Хочу…

Семин ухмыльнулся:

— Куннилингус? Давлинг? Петтинг?

Мрачный Мишка выпучил глаза.