Сцены из жизни богемы   ::   Мюрже Анри

Нет, песня юности не спета,

Неугасим любовный пыл,

И, услыхав твой стук, Мюзетта,

Тебе поспешно б я открыл.

Коль сердце у меня, как прежде,

Дрожит при имени твоем, Вернись!

Я буду жить в надежде,

Что гимн любви мы вновь споем.

Свидетельница страсти нашей -

Вся мебель в комнате моей

Становится нарядней, краше

И ждет тебя. Приди скорей!

Тоскует по тебе кушетка

И мой вместительный бокал,

Когда мы пили, я нередко

Тебе глоточек уступал.

Тебя я вижу в белом платье,

И ты опять его надень.

Хочу, как раньше, погулять я

С тобой в лесах в воскресный день.

А вечером под сенью дуба

Мы сможем вновь вина хлебнуть,

В котором ты мочила губы,

Пред тем как песню ввысь метнуть…

Неверной негде приютиться.

О друге стала вспоминать

И прилетела резвой птицей

На старое гнездо опять.

Но я не трепетал, целуя

Уста красотки молодой.

Я видел пред собой чужую,

И стал Мюзетте я чужой.

Прощай! Ты умерла, я знаю,

С любовью краткой, как весна.

И наша юность огневая

В календаре погребена.

Но все ж из пепла гробового

Блеснет воспоминанья луч

И нам на миг подарит снова

Потерянного рая ключ.

— Ну что, теперь ты мне веришь? — Марсель, пропев последние строки. — Моя любовь к Мюзетте окончательно умерла, и я даже ее отпел, — добавил он с иронией.

— Бедный друг мой! У тебя разум борется с сердцем, смотри, как бы сердце не было убито.

— Оно уже убито, — отвечал художник. — Мы люди конченые, старина. Мы умерли и похоронены. Юность мимолетна! Где ты ужинаешь сегодня? Хочешь, пойдем поужинаем, как бывало, за двенадцать су в ресторане на улице Дюфур, где подают на деревенских фаянсовых тарелках и где мы после обеда вставали совсем голодные, — предложил Родольф.

— Ну, уж нет! — возразил Марсель. — Я готов созерцать прошлое, но только сквозь бутылку хорошего вина, сидя в удобном кресле. Что поделаешь, я уже развратился. Теперь у меня самый изощренный вкус.