Селение любви   ::   Гергенредер Игорь

Зяма давно в Москве: музыкальный руководитель в одном из театров, композитор. Мы не встречаемся.

У меня весьма перспективная работа, имеется (пусть известное пока только узкому кругу специалистов) имя в науке. Живу в Бауманском районе, который не кажется мне ни грязным, ни тесным (притом что на тротуаре ощущаешь себя, бр-р-р, зажатым, будто в очереди). Квартира у меня с комнатой в четырнадцать квадратных метров, на первом этаже дома довоенной постройки.

Я немаленький ростом, недурен лицом и, если не очень обращать внимание на то, что при ходьбе припадаю на левую ногу, могу сойти за интересного мужчину. Я пью, но так, чтобы это не вредило работе, и у меня есть страсть, из-за которой пристально слежу за собой, ношу костюмы исключительно от портного. Я обожаю девчонок!.. Предпочитаю далее на эту тему не распространяться...

Иногда, благодаря схожести нашей работы, я на каком-нибудь сборище встречаю Евсея. Он вторично женат, и, кажется, семья его не тяготит. Со мной он держится с дежурной любезностью.

Однажды приятным вечером начала осени, заглянув в ресторан "Изба рыбака" недалеко от моего дома, я увидел Евсея. Он был здорово выпивши, мы с ним приняли еще - он потеплел, расслабился и стал звать меня на выходной в Болшево: на дачу к знакомому кинорежиссеру. Тот хлебосольный хозяин и позволяет гостям приводить с собой приятелей. Я подумал о вездесущности случая: не приберегается ли для меня что-то, отмеченное пикантностью?

Мы встретились с Евсеем на вокзале и покатили на электричке в Болшево. Всю дорогу говорили о работе, о женщинах (может быть, я чересчур разболтался), о проведенных отпусках, о гастрономических вкусностях...

День с его умеренной яркости светилом лениво раздумывал о переходе в вечер. На даче я нашел, помимо мужчин, лишь трех немолодых, при мужьях, особ, и мои ожидания заплакали, как оцарапанные нещадно тупым лезвием.

Жарилась свинина на вертелах, и налетели прилипчивые по-осеннему мухи, обнаружили себя и комары, создав веяние неотстранимо стихийного измывательства.

Хозяин после слова "наливай!" наполнил стопки и с шаловливой приятностью возгласил:

- Не спешите рюмки брать!

Острота была оценена увесисто-аппетитным хохотом. Хозяин с движением руки от груди вперед и книзу поклонился Евсею, и тот, окрасив голос тембром мрачноватой важности, произнес, словно объявление войны, что "водка разгружает", она "лучше всего - от всего и против всего!"

Общий смех восхищения вобрал в себя бурную живость хлопков в ладоши...

Огрузнев от съеденного и выпитого, мы с Евсеем сошли с веранды под сень акаций и развалились в шезлонгах. Он, разумеется, закурил - но не "Казбек", как прежде, а сигарету с фильтром. Цвет лица, вопреки уважению к разгружающей влаге, не стал у моего старшего друга подержанно-тощим, в черной бородке замечалось лишь несколько седых волосков. Его талант претворился в весомые результаты, что уже отрешились в свою особую, все более забывающую о создателе жизнь, и он как будто удовлетворен лаврами отменного специалиста. Отменного, но - не ведущего. Я буду ведущим.

Сосредоточившись, будто целиком уйдя в это занятие, Евсей выпустил изо рта дым с необыкновенной плавностью.

- Похоть прикидывается элегантным цинизмом, собираясь все и вся потрепывать по щеке... - он упер в меня взгляд, полный раздумья и непередаваемо назойливой рассеянности. - Или я зубоскалю?

Во все мои встречи с ним я испытывал предельную полноту ожидания: с невольной внутренне-язвящей усмешкой я хотел и не хотел услышать то, о чем он теперь начал.

- Был день сильного ветра на улице и мыльных пузырей в комнате... проговорил он кротко, кротостью выражая давно назревшее, обдуманно-злое.