Шнур   ::   Денежкина Ирина

— Насильно бабушкой или сам?

— Ну, не знаю, раньше всех крестили.

— Когда это?

— В Советском Союзе. Раньше нравственность была выше как только маленький рождается — сразу в церковь, вперед.

— И что? Веришь?

— Ну, видишь, с трудом. Когда-то верю, когда-то не верю, в разные моменты по-разному. Когда-то склоняюсь к буддизму, когда-то мне кажется, что все это призрачно, иногда кажется, что все настоящее — это нижний мир, корни мира. Когда-то мне кажется, что вообще ничего нет, что все мы просто маленькие зомби, которые снимают свой фильм.

— С какой периодичностью тебе это все кажется?

— Да если б я знал. Я же не компьютер, который работает по схемам.

— Ну, например, раз в несколько месяцев склоняешься к буддизму…

— Нет. Я месяцами не живу, я гораздо быстрее меняюсь. Месяцами, годами — это не про меня.

— Как-то идем с подругой по улице (мы некрещеные обе) несколько лет назад, и она говорит «Бога нет, потому что его никто не видит, а Ковш (Медведицу) все видят, значит, он есть». С тех пор у нее, как только что-то случается «Это Ковш». Или «Ковш так не хочет». У тебя нет такого чего-нибудь, языческого?

— Дело в том, что, когда говорят «Бога нет», сразу хочется спросить «Koгo-кого? Кого вы имели в виду? Кого же нет?» Определяя Бога, ты определяешь его существование. У меня папа некрещеный, а может, и крещеный уже, не знаю.

— Многие там ничего не соблюдают…

— Я постился раньше, были времена.

— Яйца, молоко, мясо не есть, да

— Да-да, рыбный день, четверг ждешь. Нормально, во время поста, в четверг, можешь совершенно спокойно рыбу хрумсать. Если не страстная неделя.

Ковш нам с Волковой позволяет есть всё. И иногда зря. Потому что Волкова иногда не прочь поститься — в смысле сидеть на диете. Пирожков с мясом не есть, майонез на бутерброды не намазывать — и быть стройной, как жердинка. С разлетающимися белыми волосами и проколотым пупком. Мечта, а не женщина.

Но я бы так не смогла. Есть только кашки и морковку. И трахаться нельзя к тому же.

— А женатый ты был, нет?

— Конечно.

— А венчался?

— Конечно.

— И сколько раз?

— Ну, пока один. Я попробовал, сначала же надо на себе все попробовать.

— А это когда было?

— Мне было двадцать лет.

— В двадцать лет женился! Чего так рано

— Ну, чтобы в старости не повторять подобные глупости.

— А венчаться ты сам придумал?

— Это теща настояла.

— Чтобы не убежал?

— Я не знаю. Как видишь, убежал.

— То есть, венчание не помогло?

— Не помогло.

— Ну, это же считается на всю жизнь…

— Есть же обряд развенчания.

— Ты прошел обряд развенчания?

— Без меня его прошли, так что там все в порядке. Есть венчание, есть развенчание…

— А смысл тогда в венчании? То же самое, что законный брак.

— Ну, ритуал, некий ритуал. Все браки заключаются на небесах, правильно?

— И разводы тоже, да?

— И разводы тоже на небесах. Вообще все на небесах.

— Свадьбу-то помнишь?

— Ну, конечно.

— И какая свадьба была? Столы такие здоровые?

— Да, столы здоровые… У нас недавно у саксофониста была свадьба. Так вот, она была веселее, чем моя. Но ему тоже было невесело.

— Почему же?

— Ну, какой же человек в сознательном рассудке будет вступать в брак таким образом?

— Каким, с женитьбой?

— Ну, да. Женитьба, свадьба, родственники, подарочки…

— Одна моя подруга утверждает, что каждая девушка мечтает надеть свадебное платье…

— Можно купить ей свадебное платье на дискотеку, — говорит Шнур.

Я со Шнуром согласна, что свадьба — большое нельзя. Гостей зови, никого не забудь, а то потом хая не оберешься. Все пьянствуют, жрут, орут «горько», только ложку сельди под шубой в рот засунула — сразу целоваться надо, майонезными губами.