Шолом Алейхем!   ::   Алейхем Шолом

Чтоб смеялись.

– Смеяться? Ведь плакать хочется...

– Вы можете плакать, только бы публика смеялась. Понимаете?

– Понимаю, как не понять? Вы хотите, чтоб я представился скоморохом, комедиантом, клоуном, шутом гороховым, словом забавлял публику...

– О! Только свяжись с еврейским сочинителем! Кто сказал - скоморох, комедиант, клоун, шут гороховый? Я только хочу, чтобы в ваших писаниях была и шутка, и прибаутка, и по плечу хлопок, и по заду шлепок. Словом, публике надо доставлять удовольствие...

– Чтобы все говорили: "Черт бы побрал этого Шолом-Алейхема! Ну и язычок - онеметь бы ему! Ну и рученька - отсохнуть бы ей!"

– И еще я хочу, чтобы вы толком поговорили с нашими евреями, и именно на их наречии, на их родном языке, чтобы вы так и сказали им: вы, мол, такие и сякие, вы, дескать, и растакие и рассякие!.. То есть вы должны разделать их под орех, но красиво, чинно и благородно. Вы меня понимаете?

– Понимаю, как не понять? Вы хотите, чтобы мы с ними играли в ту игру, которая называется "кошки-мышки"?.. Так и быть... Только бы...

– Что "только бы"?

– Только бы... Ничего.

– Я же вам говорил - терпеть не могу недомолвок. Давайте прямо, что вас смущает?

– Что может меня смущать? Ничто ни капельки не смущает меня. Одним словом, чего вы еще хотите?

– Еще давайте им сценки...

– Чтоб они зевали?

– Рассказывайте им истории...

– Чтоб они быстрее засыпали?

– Напишите большой роман, роман с любовью, с трогательными сценами, чтобы дух захватывало. Одним словом, чтоб был роман...

– В шести частях с прологом и эпилогом, а-ля Шомер? Ни с чем не сообразные, дикие, нелепые сцены, ни к селу ни к городу?.. Меламед из Несвижа заводит любовь со служанкой Ривкой; он пишет горячие письма, она поет чувствительные песни; потом он уезжает в Париж и спустя девять месяцев возвращается баронам или миллионером и застает свою возлюбленную на кухне у ростовщика Эфраима, бандита, убийцы, душегуба. Тут между ними разыгрывается дуэль: ростовщик Эфраим хочет расколоть пополам несвижского барона; тогда барон бежит к губернатору, будит его и возвращается вместе с ним и с тремя жандармами; видя такой оборот дела, ростовщик хватает нож и закалывается, служанка Ривка падает в обморок и поет при этом немецко-еврейскую песню, да такую душещипательную, что и камень может растаять...

– Все? Вы уже кончили? Не нужно, чтоб несвижские меламеды ездили в Париж, чтоб губернаторов будили среди ночи, чтоб ростовщики закалывались и служанки пели на кухне душещипательные немецко-еврейские песни. Я хочу, чтобы вы дали роман, но роман еврейский, любовь, но любовь еврейскую. Вы меня понимаете?

– Понимаю, почему не понять? Вы хотите, чтоб я писал о жизни, о подлинной еврейской жизни? Хотите, чтоб я писал кровью сердца, нервами, от глубины души, нечто такое, за что расплачиваешься здоровьем и старишься раньше времени, от чего лицо покрывается морщинами, а голова - сединой, вы этого хотите? Так и быть... Только бы...

– Что "только бы"?

– Только бы... Ничего.

– Опять недомолвки? Скажите же наконец, что вас смущает?

– Что может меня смущать? Ничто ни капельки не смущает меня! Словом, чего вы еще хотите?

– Хочу, чтоб вы потрудились хоть раз в месяц просмотреть все те книги и книжонки, что пишут писатели...

– Изводят бумагу...

– Но печатники печатают...

– Как подмажешь, так и поедешь. Раз им платят, они печатают.

– Но книготорговцы берут.

– Меняют книгу на книгу, шило на швайку...

– Но народ читает...

– Что ему еще остается? Не дают скотинке отрубей, - она жует солому...

– Вот вы и потрудитесь все это просмотреть, прочесть, а потом вкратце пересказать читателю, хорошенько ему разжевать, объяснить, что хорошо, а что ни к черту не годится...

– Надо щадить его желудок...