Синеокая Тиверь   ::   Мищенко Дмитрий Алексеевич

Князь с княгиней просят на хлеб-соль!

– А что это такое, матушка, стрижка волос? – с интересом спросила Миловидка.

– А то, дочка, что княжему сыну исполнилось нынче двенадцать лет. С этого дня он уже не ребенок, а отрок, пойдет в науку к дядьке-учителю. Это первый шаг по тропе, которая приведет его к княжескому престолу.

– Да-а… Так это и правда не простой праздник…

Тем временем музыканты приблизились к их телеге и остановились. Окруженные любопытными, гудели и гудели, подбадривая скоморохов. А им – лишь бы музыка: быстро выбивали дробь по-молодецки неутомимыми ногами, смешно вихляли всем телом, подмаргивали, корча затейливые рожи. Народ только за бока хватался. А скоморохи встали уже на руки, шли по земле колесом. Шум, хохот в толпе. Миловидка поднялась на цыпочки, взобралась на мешки, старалась заглянуть через чужие головы.

– Поглядите, девоньки, – слышалось из толпы, – и наша Миловидка здесь. Эй, Миловидка, ты слышишь?..

Девушка оглянулась на оклик, но сначала увидела парней, а затем и девушек из Выпала.

– Ой! – притворно удивилась мать Миловиды. – Откуда Бог послал?

– А все оттуда, тетушка Купава, из Выпала, – вежливо поклонились молодцы, поснимав шапки. – Добрый день вам!

– Добрый день, добрый день. И куда путь держите?

– А так, на людей поглядеть, представлением потешиться.

– А родители позволили?

– А почему бы и нет?

– Вам – путь… А девкам? Слышите, Добромира, и ты, Мирослава? Вам тоже, спрашиваю, разрешили?

– А как же? Ей-богу, тетенька. Мы же не одни, а с хлопцами с нашей улицы. Миловидку пустите с нами. Слышали, у князя праздник пострижения княжича будет?

– Нет уж! Вам дозволено, вы и идите себе. Миловидка не пойдет.

– Матуся! – чуть не плакала Миловидка. – Сжальтесь, пожалейте, зозуленька моя. Это ж так интересно, это ж раз в жизни.

– И не проси, и не умоляй! – стояла на своем мать. – Вот-вот отец вернется, что я ему скажу? Это же не в гончарном ряду. Это ж Черн!

– Так мы тогда подождем отца Миловиды! – решили молодцы. – Дождемся и уговорим, чтобы разрешил. Миловидка не одна же, а с нами. Или на нас нельзя положиться, тетушка Купава?.. Ведь не куда-нибудь – на праздник идем. Князь Волот не разрешит, чтобы у него на празднике обижали кого-нибудь.

Мать Купава гневалась. Ну что она может сделать, когда все на нее насели: и соседские девчата, и парни, и собственное дитя? Единственное, о чем попросила: подождать мужа Ярослава. Как он скажет, так и будет. А как же?.. Он глава семьи, его слово – закон.



II



От княжеского терема до соборной площади чуть не треть поприща, а величальников и просто любопытных на пострижинах хватало. По обе стороны вышитой дорожки стояли толпы народа. Однако больше всего людей и охранников порядка на самой площади, ближе к месту торжества.

То ли точно знали, то ли предчувствовали, что вот-вот начнется праздник – притихли все, и гости, и горожане, смотрели в ту сторону, откуда должен выйти отрок. Двери в терем были открыты настежь, величальницы уже у порога, а это точная примета: сейчас появится княжич… И предчувствие не обмануло тиверцев. Первыми вышли к людям князь Волот и княгиня Малка, за ними шел княжич Богданко в паре со своей нареченной Зориной Вепровой, за княжичем и Вепровой шествовали, взявшись за руки, сестры Богданковы, княжны Злата и Миланка. Все такие красивые и такие праздничные, что не привыкшему к роскоши поселянину ничего не оставалось, как сказать про себя «ой!» и затаить дыхание… Князь и княжич были одеты в светло-синие, богато расшитые на полах и по подолу капоти, обуты в червленые чедыги, в белые, из заморской ткани туники, поверх туник – яркие, цвета распустившейся розы, корзна. На княжнах Злате и Миланке такие же роскошные, но другого цвета наряды. Голову каждой женщины покрывала парчовая шапочка с меховой оторочкой.