Сказание об Омаре Хайяме   ::   Хайям Рубаи Омар

По распоряжению главного визиря бумага для обсерватории отпускалась самая лучшая -- сорта "самарканди". И чернила были отменными. Всякий мелкий инструмент, необходимый для ученых, доставлялся незамедлительно по первому же требованию.

С высоты обсерватории открывался вид на город и на окрестные горы -- голые, выжженные солнцем, похожие на огромные зубы сказочных зверей. Исфаханский оазис благодаря животворной реке Заендерунд стоял зеленый, жизнедеятельный посреди безжизненной серо-желтой пустыни.

Сюда, в обсерваторию, каждое утро шагал Омар Хайям. Идя по кирпичному мосту через Заендерунд, останавливался на минуту, чтобы полюбоваться зелеными струями реки и на минуту перенестись в область быстротечной человеческой жизни, которой нет ни начала, ни конца.

3

ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ

О ЛИНИЯХ, ИМЕНУЕМЫХ

ПАРАЛЛЕЛЬНЫМИ

Омар Хайям вошел в обсерваторию улыбающийся, довольный прекрасной утренней погодой и видом своих друзей. Впрочем, Меймуни Васети -- широкоплечий, полнеющий, с изрядной лысиной и кареглазый -- выглядел бледным и усталым. И это понятно: он провел ночь там, наверху, тщательно обследуя небо и занося каждое новое явление в особую книгу, которая называлась "Суточные изменения небесной сферы".

-- Поздравьте меня, -- весело проговорил Омар Хайям и сбросил кабу. [К-002]

Исфизари -- высокий и худой, горбоносый шатен знал об удачной покупке господина Хайяма. Он слегка склонил голову и пожелал успеха заядлому холостяку.

Омар Хайям немного обиделся.

-- Почему "заядлому"?

-- Тот, кто не женился в сорок четыре, не женится и в шестьдесят.

-- Это почему же? Ты знаешь, Абу Хатам. что я люблю определения точные, доводы ясные. Почему это я, по твоему, заядлый холостяк?

Исфизари обратился к своим друзьям, Он сказал:

-- Если я не прав, пусть рассудят они.

-- Пусть! -- согласился Омар Хайям.

Меймуни Васети всю ночь наблюдал движения светил. Его взгляд переходил от одного созвездия к другому. А в созвездии Близнецов он обратил внимание на некое свечение, которого не было прежде и которое никем не описывалось. В это утро ум его был поглощен более серьезными делами, нежели проблема холостяцкой жизни господина Хайяма. Он сказал, что никто не может сказать, когда мужчина влезет в хомут семейной жизни. А посему сегодня "заядлый" холостяк, а завтра "заядлый" семьянин. Не так ли?

-- Господа, -- сказал Исфизари, -- наш уважаемый Хайям привел в дом прекрасную румийку с Кипра. Точнее, с невольничьего рынка. Но предупреждаю: она всего-навсего служанка в его доме. -- И ухмыльнулся.

-- Слышите? -- сказал Омар Хайям. -- Это сущая правда: именно служанка! И просьба не путать с госпожою дома, как называли жену в стародавние времена. И тем не менее я действительно в хорошем настроении, что, как вам известно, бывает со мною нечасто. Вы спросите меня: почему же у меня такое хорошее настроение? Не правда ли?

-- Правда, -- подтвердил Лоукари. -- Нам небезынтересно знать по возможности больше о своем товарище и наставнике.

Лоукари был малоразговорчивым, сухощавым человеком, настоящим ученым и с виду, и по сути. Провести ночь под звездным небом, наблюдая за светилами, что может быть лучше? Пожалуй, ничего, если не считать библиотеки, где время проходит еще быстрее за чтением книг. Книги и небесная сфера -- вот две любимые стихии Абу-л-Аббаса Лоукари, которому совсем недавно исполнилось сорок три года.

-- Ну что ж, -- сказал Хайям, -- не скрою причину своей радости. -- Он прошелся неторопливым взглядом по лицам своих друзей. -- Я знаю, что вы только что подумали обо мне и какое при этом слово произнесли про себя. Я знаю это слово, если даже начнете отпираться. -- Хайям прищурил глаза, подбоченился, слегка согнувшись в пояснице. -- Вы сказали про себя: "женщина".