Смерть Ланде   ::   Арцыбашев Михаил

И в этом напряженном, радостном состоянии, похожем на величайшее и глубочайшее счастье, он точно застыл, успокоился, стал забываться и заснул на полу, когда в окна стало смотреть что-то светлое, серое и прозрачное.

Было это в последний раз в его жизни, когда в нем мелькнуло сомнение, когда он смутился на мгновение в предвидении тяжелого разрыва. Потом в душе его открылась светлая и прямая дорога.

IV

Утром на другой день Ланде пошел в острог. За городом, на нежно-зеленом лугу, по широкому откосу реки резко белели белые стены и чернели одинокие солдаты, пронзая голубой воздух блестящими на солнце штыками.

Ланде проводили к смотрителю, у которого была борода по пояс, белая, седая, такая, какую пишут всегда на плоских суздальских иконах. Он вежливо уставился на Ланде и вопросительно пошевелил тонкими, недоверчивыми губами.

- Моя фамилия - Ланде. Вы меня, наверное, знаете?.. Я бы очень хотел повидать того Ткачева, которого третьего дня оправдали в суде. Я узнал, что он еще у вас...

Иконописный смотритель тюрьмы шевельнул костлявыми пальцами.

- Это можно... Он у нас еще. Видеть его, конечно, можно! - повторил он, как будто стараясь уверить себя самого. - Я вас велю проводить... Или, может, сюда позвать?

- Лучше я сам к нему пойду, - он, может, еще и не захочет ко мне. Я с ним, собственно, почти что незнаком.

Смотритель в упор посмотрел на Ланде.

- Сидоров, проводи! - вдруг сердито насупив брови, сказал он и перестал смотреть на Ланде.

- Что ж, я буду распоряжаться им, знаете?.. - доверчиво говорил Ланде. - Я хочу, видите ли, предложить ему...

- А это уж вы там с ним поговорите! - еще сердитее буркнул смотритель и стал трогать бумаги на столе.

Ланде стало стыдно за смотрителя, за его грубость и холодность, и он заторопился.

Старый, бритый и щетинистый солдат, в черном мешковатом мундире, разорванном под мышками, шевельнул в сторону Ланде обшлагом с потертыми нашивками и сказал:

- Слушаю, ваше благородие!.. Пожалуйте, господин!

Ланде пошел за ним на двор.

Двор был чистый и большой, но на нем не росла трава и было душно и жарко, несмотря на мягкое весеннее небо, сверкавшее вверху. Пахло кислыми щами, швальней и приторным, противно-нудным запахом отхожего места.

- Нехорошо у вас тут... - сказал Ланде.

Сидоров оглянул двор маленькими мужицкими глазками, как будто с веселым недоумением отыскивая, что же тут было нехорошего.

- Так точно! - сказал он все-таки, так быстро и охотно, как будто ему доставило большое удовольствие согласиться с Ланде.

Ланде посмотрел, как тяжело и крепко шагал он корявыми мужицкими ногами и прибавил:

- Скверная у вас тут служба: людей стеречь!

- Так точно! - так же охотно ответил Сидоров.

- Лучше бы землю в деревне пахать! - продолжал Ланде, жалея его.

- Что ж, - сказал Сидоров, - и землю пахать хорошо.

От его охотного и веселого голоса и Ланде стало весело.

- Отчего Ткачева до сих пор не выпускают? Ведь его уже оправдали?

- Не идет ен сам! - улыбаясь, ответил Сидоров.

- Почему? - удивился Ланде.

- "Некуда мне, говорит, идти..." История! Чудак человек!

Ланде задумался, и скорбная тень легла ему на лицо и на душу.

Они уже прошли двор и пошли по узкому сводчатому коридору; тут было странно темно после яркого солнечного света на дворе; везде был холодный, грязно-белый камень и зеленое старое железо.

Из двери в дверь безучастно и лениво ходили грязно и безобразно одетые люди, молодые и старые, но все с одинаково бескровными, нездоровыми, опухшими лицами. Недружелюбно наглыми глазами они провожали Ланде, останавливаясь у стен, а потом безучастно, как тени, уходили куда-то в глубь сырых коридоров, и было что-то опасное, страшное в этих бессмысленных, равнодушных движениях.