Смерть Вазир-Мухтара   ::   Тынянов Юрий

Александр вообще проявлял в доме за этот последний приезд необыкновенную наглость: он налетел, как персидский разбойник, на господский дом, взял его приступом, он говорил: "мы", брови у него разлетались, ноздри раздувались, белесые глаза стали глупыми. Он был даже величествен. Так, он вздумал, что "Александр Сергеевич не могут, чтобы ему чистить платье в людской", ночевал наверху - и вот теперь тискал девушку. Все же Александр Сергеевич улыбнулся, потому что любил Александра. Александр напоминал лягушку. Маменька опять трюхнула колокольцем, оберегала его покой от Сашки, а сама ведь тем будила его, несносно. Тогда, как бы из озорства, из желания передразнить ненавистный маменькин звук, он протянул руку и тоже трюхнул в колокольчик. Звук получился столь же мерзкий, как и у маменьки, но более громкий. И трюхнул еще раз. Вошел крадучись, извиваясь змеем, шаркая туфлями, Александр. Походка его напоминала походку дервиша в "Страстях Алиевых". На вытянутых руках он нес платье, как жертву божеству, кок его уже был смазан квасом и завит. Удивительно глупая улыбка явилась перед Грибоедовым. Он с удовольствием смотрел, как складывал Александр тонкое черное платье на табурет и обрядовым жестом сложил вровень обе штрипки от брюк. Так они и молчали обыкновенно, любуясь друг другом. - Подай кофе. - Каву-с? Мигом, - щеголяя персидским словом, Сашка составил в ряд длинные острые носы штиблет. ("Тоже, кафечи. Нашел, дурак, перед кем хвастать".) - Карету от извозчика заказал? - Ждет-с. Александр, кланяясь носом на каждом шагу, пошел вон. Как затравленный унылый зверь, Грибоедов смотрел на свое черное платье. У самого борта сюртука он заметил пылинку, снял ее и покраснел. Он не хотел думать о том, что вскоре здесь засияет алмазная звезда, и между тем даже со всею живостью представлял ее как раз на том месте, где стер пыль. Кофе. Быстро он оделся, с отчаянностью решился, прошел к маменькину будуару и стукнул как деревянным пальцем в деревянную дверь. - Entrez? (1) Изумление было фальшиво, повышение было взято в вопросе на терцию выше, чем следовало бы, голос maman был сладостным dolce (2) в его нынешний приезд, медовым dolce. Склонив покорные длинные ресницы, он прошел сразу же через много запахов: пахли патки с одеколонью, серные частицы, можжевеловые порошки. Маменька сидела со взбитыми на висках жидкими патками, не седыми, а бесцветными. Она в лорнет, прищурясь, смотрела на Александра. Взгляд был слегка плотояден. Чин статского советника был обещан Александру. - Как вы спали, мой сын? Ваш Сашка второе утро всех будит. Второе утро он хотел удрать из дому. На этот раз он решился, и, по-видимому, предстояло объясниться. Удирал он в Петербург, собственно даже не удирал - он вез Туркменчайский мир в Петербург и мог только проездом остановиться дня на два в Москве, но маменька надулась вчера, когда Александр сказал, что утром едет, - он мог бы еще задержаться на день в Москве. Он и задержался. Она смотрела на сына в этот раз по-особому. Настасья Федоровна прожилась. Была ли она мотовкой? Она была жадна. Все же деньги плыли сквозь пальцы, сыпались песком - и опять начинали трещать углы, обсыпаться дом; в самом воздухе стояло разорение; все вещи были налицо, но дом пустел. Настасья Федоровна была умна, хозяйка, мать - куда девались деньги? Самый воздух грибоедовского дома как бы ел их. Уже мужики были высосаны до последней крайности. - --------------------------------------(1) Войдите (фр.). (2) Нежно (ит., муз. термин). Пять лет назад они подняли бунт, восстание, и их усмиряли оружием. Все же, несмотря на победу, губернатор заезжал, пил чай и предупреждал, что желательно не иметь боле восстаний. Александр прекрасно понимал значение голоса и лорнета. Медовое legato (1) было приглашением поговорить. Александр заговорил. С некоторым презрением он слышал в своей речи излишек выразительности, он как бы заражался ее речью.