Солнце - это еще не все   ::   Кьюсак Димфна

– Он очень хороший адвокат, – ответил Мартин с преувеличенной невозмутимостью.

– Хороший адвокат! Да все же говорят, что он позер!

– Кто это говорит? – спросил Мартин, сурово поглядев на нее.

Последние известия иссякали в прогнозе погоды. Лиз встала, выключила приемник и поглядела на тетку из-за спины Мартина, предостерегающе хмуря брови. Нет, иногда она ведет себя, точно трехлетний ребенок! Да она и похожа на увеличенную копию трехлетней девочки благодаря этим розовым щекам, льняным волосам и круглым голубым глазам, которые придают ей наивно-удивленный вид. Ну почему она не может промолчать? И вот мусолит эту тему, как младенец соску!

Элис беспощадно продолжала:

– Все знают, что ты гораздо более сведущ в юриспруденции, чем он. Ведь ты же сдал экзамены гораздо лучше его!

– Это было давно, и для того, чтобы быть судьей, одних хорошо сданных экзаменов мало.

– Ах, пожалуйста, Мартин! Эта твоя объективность просто невыносима!

– Объективность – это главное качество, которым должен обладать судья. По-видимому, Маккормик обладает ею в полной мере, как и всем остальным, что необходимо для этого поста.

Элис схватила ломтик поджаренного хлеба и густо намазала его маслом.

– Ты имеешь в виду связи?

Мартин ответил холодно:

– При назначении судьи связи не могут играть никакой роли.

– А я в этом не уверена. Миссис Горстон недавно говорила за бриджем, что в наши дни никакая карьера невозможна без связей.

Мартин сердито поднял глаза от чашки.

– Будь так добра, не повторяй мне того, что твои безмозглые приятельницы болтают за карточным столом. Я не желаю слушать их идиотские бредни. Если бы они поменьше отвлекались за бриджем…

Элис только пожала плечами. Сплетни, которые она слышала за бриджем, могли бы научить его многому. Белфорд – прекрасный юрист, говорили жены его коллег. Жаль только, что у него так мало друзей. Но он сам виноват. Совсем перестал появляться в обществе после того скандала, когда его жена убежала с американским майором. Если бы только оп легче сходился с людьми! Если бы только…

Тут она увидела его отставленную тарелку и воскликнула с тревогой:

– Ты не доел грудинку, Мартин! Тебе не понравилось?

– Нет, очень вкусно. Просто я… мне не хочется.

– Сделать тебе что-нибудь еще? Сварить яйцо? Всего одна минута.

– Нет, не надо. Я и так уж ем по утрам больше, чем следовало бы.

– Тогда возьми еще поджаренного хлеба. Я как раз положила в тостер еще ломтик, на случай, если тебе захочется.

Лиз, вся сжавшись, смотрела в свою чашку и думала:

«Перестань! Прекрати! Оставь его в покое!»

Элис выскочила и положила дымящийся ломтик на его тарелку.

– Вот! – воскликнула она, погладив его по плечу. – Чуть пережарен, как ты любишь!

– Отлично, – он с вымученной улыбкой начал намазывать ломтик маслом, а Элис придвигала поближе к нему мармелад, мед и арахисовое масло.

«Бедняжка! – подумала Лиз. – Ей кажется, что нет боли, которую нельзя было бы исцелить с помощью еды».

Элис могла бы объяснить ей – будь она способна объяснить что-то столь отвлеченное, – что это вовсе не так. Старательно навязываемая им еда была только выражением той любви, которую она прятала в себе, не осмеливаясь показывать ее открыто, так как оба они производили впечатление людей, не нуждающихся в любви.

Мартин, уткнувшись в газету, с трудом съел половину ломтика, потом с притворной тревогой поглядел на часы и вскочил.

– Неужели так поздно! Сегодня мне надо быть в конторе пораньше: если я не успею на поезд восемь пятнадцать, то заставлю ждать клиента.

Лиз тоже вскочила.

– Я сейчас! Только сбегаю за жакетом.