Спасая Брунгильду   ::   Юрьенен Сергей

Жена, моложавость которой контрастирует с огромным брюхом супруга, с большим присутствием духа начинает реанимировать свежий труп, тогда как сын за кадром вызывает скорую. Не совсем понятно, зачем миловидной женщине возвращать к жизни такого монстра, но так или иначе источник благоденствия данной семьи поддерживается путем процедуры в рот и качания грудной клетки, пока за кадром не раздается сирена. Врываются врачи, медбратья. Электрошок возвращает трупу дыхание и пульс. Врач поднимает благодарное лицо и с чувством произносит: «Нет, это не мы… Вы! спасли мужа и отца».

Неуверенно тыча пальцем в видео (поскольку пульт не срабатывает), доктор Захтлебен останавливает фильм, включает перемотку и в ожидании спрашивает: «Понятно? Сначала накладывается один палец, потом два, потом ладонь…» «Аллесклар». Доктор закатывает телевизор в шкаф, запирает дверцы и смотрит на часы. «По-моему, вам пора на ужин. Продолжим в следующий раз».

* * *

– Вам нравится у нас в Германии?

Заранее зная ответ, соседи по столику распускают лица в снисходительных улыбках, но он, после того что с ним случилось, считает, что нужно было оставаться ему во Франции, которая бьет всего-навсего по печени. Тогда как эта богатая, а по самоощущению самая несчастная страна в Европе (он видел соответствующую статистику) приводит к цифре в триста тысяч инфарктов в год, треть из них – с летальным исходом.

– Сердце у вас…

– Как, как?

– Болезнь номер один. До Германии проблем у меня не было.

– А что у вас с сердцем?

– Эмоциональная, – усмехается он, – катастрофа.

Они не понимают.

– Инфаркт.

– Но вы же молодой?

Становится неудобно:

– Профессия…

– А какая?

– Во-первых, журналист…

Они согласно закивали, зная об иерархии этой профессии в статистике смертности.

– А во-вторых? – настаивает краснорожий.

– Еще хуже…

– Летчик-испытатель?

– Антикоммунист.

– Как? Коммунизм ведь рухнул?

– Благодаря мне. – Он отложил вилку и указал пальцем на место, о котором говорил доктор Захтлебен. – И моему сердцу!

Немцы засмеялись. Люди нетребовательные. С большой потребностью в юморе.

* * *

Кроме русского, преждевременно износившего сердце в борьбе с главным злом ХХ века (как считалось и казалось ему самому), за столиком, озаряемым по утрам из-за стеклянной стены ресторана февральскими снегопадами, вначале был один Байпасс, одна Канцерома и один Сердечный Клапан – тот самый краснорожий упрямый старик, который то застывал, то – дерг – рывком поворачивал шею к собеседнику и которого Канцерома, по манерам немец либеральный, деликатно называл за глаза «радикалом» – не левого толка, надо полагать. Дело за стеклом шло к весне, на горизонте за озером все чаще и подробней возникала гряда Альп, снег таял, причудливо обнажая уже зеленый газон, но потом валил снова, и однажды после завтрака, обратив внимание присутствующих на собак: «Смотрите! Та черная, а эта белая!» краснорожий Клапан исчез. После ужина откланялся и Байпасс. Позавтракали они вдвоем с Канцеромой, которого звали Вильгельмом и который, будучи отцом пятерых дочерей, был совершенно спокоен. К обеду подсадили двух манерных истеричек. Одна приехала в клинику на своей машине типа «сафари», проделав больше тысячи километров от Киля и вконец измучила Вильгельма, добиваясь информации об этом заведении, где она как будто собиралась развлекаться. Другая, как бы постоянно заплаканная, оказалась совершенно поехавшей на участи сына, призванного на год в бундесвер. Дамам они не понравились тоже, и они предприняли закулисные усилия, чтобы их пересадили – слава Богу.

За ужином появились новички. Напротив Вилли сел пруссак. Живущий в столице Баварии уже двадцать лет, необъяснимым образом он сохранил топорные манеры и хох-дойч. Напротив русского – бывший капитан Военно-Морского флота Рейха, ныне сухопутный предприниматель из Розенхайма.