Среда обитания   ::   Кривин Феликс Давидович

Если бы детей воспитывали только родители! Вопрос воспитания был бы давно решен. Но он не решен, и с каждым поколением все усложняется.

Личинка суданского кузнечика задумала стать муравьем, простым муравьем, из тех, которые всю жизнь на земляных работах. И она во всем старается быть похожей на муравья. А личинка малайского кузнечика скачет, как жук-скакун, да и внешне от него не отличается.

Родители в панике: и что это с нашими личинками происходит? Нет чтобы жить, как деды-прадеды, из рода в род свою линию продолжать. Но между собой признаются друг другу:

- Я в его возрасте тоже пытался всех обскакать. Таким был скакуном мать родная не узнавала.

- А я в муравьи пробивался. Правда, потом образумился.

А дед не пробивался? А прадед не пробивался? Все пробивались и все образумились.

Чтобы стать взрослой, личинке нужно одно: образумиться. Так считают взрослые, уважая свой собственный, личный пример. Но как трудно добиться у детей такого же уважения!

Питоны неплохие родители, хотя обычно змеи равнодушны к потомству. У змей холодная кровь, которую не может согреть ни любовь, ни сочувствие, ни надежда, что наши дети будут счастливей нас...

У питонов холодная кровь, но когда на свет должны появиться дети... Маленькие, слабые, пока еще не вылупившиеся... В этом есть что-то трогательное, и мать свивается над ними клубком, огромным клубком, от одного вида которого цепенеет вокруг все живое. И этот клубок, леденящий мир, по-своему излучает тепло, окружает теплом тех, кому предстоит вылупиться. Ведь для того, чтобы выйти в мир, нужно почувствовать его теплоту...

Наверно, питоны могли бы стать теплокровными - если бы их теплокровность была направлена не только внутрь своего клубка, но хотя бы кого-нибудь согревала снаружи. А так - не станут питоны теплокровными, и дети их не станут теплокровными, потому что - какой же они видят пример?

Поэтому иногда даже хорошо, что дети не следуют нашим примерам. А иногда и сами подают нам примеры, которые нам не грех перенять.

У термитов, например, взрослые дети кормят престарелых родителей, разве это не похвально? И даже обыкновенные личинки обыкновенных мух запасают пищу для своих родителей... Для родителей, которые, как это водится у насекомых, бросают своих детей!

У старого Проплиопитека было три сына: Плиопитек, Сивапитек и Дриопитек.

Любил Проплиопитек своих детей. Плиопитека любил. Сивапитека. А Дриопитека не очень любил. Можно сказать, совсем не любил. Странный он был, Дриопитек. Вроде не свой.

Другие сыновья - как сыновья: и на голову сядут отцу, и все, как это в семье бывает. Прощал им, конечно, Проплиопитек. Плиопитеку прощал. Сивапитеку. А Дриопитеку не прощал. Хотя прощать ему было нечего. Странный он был, Дриопитек. Вроде не свой.

Давно это было. Выросли сыновья. Еще время прошло - состарились.

У старого Дриопитека было три сына: Шимпанзе, Горилла и Человек. Любил Дриопитек своих детей, особенно первых двух. Они у него пошли в род Проплиопитека. В братьев Дриопитека - Плиопитека и Сивапитека. В племянников Гиббона и Орангутанга.

Любил Дриопитек двух своих сыновей. А третьего не любил. Какой-то он был не такой, этот третий. Вроде не свой.

Другие сыновья - как сыновья: и поездят на отце, и душу, как говорится, вытрясут, а этот все ходит где-то, что-то делает. А что - непонятно. И отцу непонятно, и братьям непонятно, и дедушке Проплиопитеку тоже было бы непонятно, хотя дедушка Проплиопитек многое понимал.

И опять прошло время. Выросли сыновья.

У старого Человека было три сына. Двое сыновей - как сыновья: в дедушку Дриопитека, в прадедушку Проплиопитека, в двоюродных дядюшек Гиббона и Орангутанга... А третий - неизвестно в кого.

Какой-то он странный, вроде не свой. И что вырастет из него неизвестно...