Старшина   ::   Кунин Владимир Владимирович

Шел, слегка прихрамывая, мягко ступая летними брезентовыми сапожками, и во всем его кряжистом обличье чувствовалась громадная физическая сила.

Не торопясь, он шел мимо базарных рядов, где продавцов было втрое больше, чем покупателей, и остановился только в конце базарчика, около безрукого инвалида в немыслимых остатках военной формы, который торговал папиросами «Дукат» поштучно.

Рядом с инвалидом стояла миловидная, лет двадцати пяти, женщина и пыталась продать какие-то московско-ленинградские зимние вещи.

– Почем? – спросил Кацуба у инвалида и поставил чемоданчик у ног.

– Цена стандартная. Два рубля штука, тридцатник – пачка. У кого хошь спроси...

Невысоко пролетел самолет с приглушенно работающими двигателями. Видно, собрался садиться где-то за городом.

– Почем, говоришь?

– Два рубля штука, тридцатник – пачка...

Кацуба сдвинул свою приплюснутую фуражечку на нос и почесал в затылке.

– А любую половину? – сонно спросил он.

– Это как же? – удивился инвалид.

– Пятнадцать, – сказал Кацуба.

Женщина с зимними вещами рассмеялась.

Инвалид обиделся:

– Что, чокнулся?! Себе дороже выходит!..

По рядам шли четверо курсантов авиационной школы. Хохотали, пробовали тертую редьку из ведер, толкали друг друга и пребывали в прекраснейшем увольнительном настроении.

У одного была красная нашивочка за легкое ранение, у второго – медаль «За оборону Ленинграда», у третьего – такой же гвардейский знак, как и у Кацубы, а у четвертого, кроме значка ГТО на цепочках, не было ничего.

– Покуда с военкоматов присылали, все было тихо, мирно, – сказал инвалид, следя за приближающимися курсантами. – А как вот таких сопляков с фронта поснимали да на учебу бросили, так хоть на танцплощадку не ходи...

– А ты чего, на танцплощадку ходишь? – поинтересовался Кацуба.

И женщина снова рассмеялась. И снова обиделся инвалид.

– При чем тут я?! Люди ходят. Людям тоже потанцевать охота.

Один из курсантов прошелся вдоль рядов в дурашливой лезгинке.

– Ишь, чего выкамаривают – кобели сытые... – совсем обиделся инвалид. – Девятую норму трескают. А в дни полетов – пятую... А там и сгущенка, и белый хлеб, и масло коровье...

– Да что вы!.. – поразилась женщина. – Даже сгущенка?!

– Ну так что? – спросил Кацуба. – Отдаешь дешевле? Я пачки три возьму.

И все было бы прекрасно, если бы первому курсанту не попался под ноги чемоданчик Кацубы. Он об него споткнулся и очень оскорбился этим.

– Чей «угол»? – грозно спросил он.

Кацуба посмотрел на свой опрокинутый чемодан, оглядел сонными глазами четверых и процедил сквозь зубы:

– Что в таких случаях делают приличные люди? Поднимают чемодан, ставят его на место, просят прощения и тихо топают дальше.

– А в глаз хочешь? – коротко спросил другой курсант.

– Не связывайся, – тревожно сказал инвалид Кацубе.

– Очень я не люблю, когда незнакомые люди со мной на ты разговаривают, – пожаловался Кацуба инвалиду. Снял с плеча сидор и положил на прилавок.

У курсанта с медалью уже прыгало бешенство в глазах.

– Чемоданчик на место, – негромко сказал ему Кацуба. – И без нервов, пожалуйста...

– Ах ты ж сука! – задохнулся курсант. – Это ты мне?..

И, не выдержав напряжения, бросился на Кацубу.

Кацуба недобро усмехнулся, резко и коротко ударил курсанта в солнечное сплетение. Курсант отлетел метра на три, а трое остальных мгновенно рванулись к Кацубе.

Кацуба бил точно, расчетливо, без единого лишнего движения, и восемнадцатилетние мальчишки отлетали от него, взрывая своими телами серую азиатскую базарную пыль.

Инвалид старался перелезть через прилавок, чтобы помочь Кацубе, но тот приказал:

– Сиди торгуй, не рыпайся...

Он подхватил налетевшего на него курсанта с медалью за штаны и гимнастерку и перебросил через торговый прилавок.