Страна изгнания   ::   Лесков Николай Семенович

- И не добровольно, а поймали, - вмешался десятский.

- Почтенный старичок, где же поймали? Как бы я хотел уйти, нечто ты укараулишь? Смотри.

Скляров тряхнул ногою, и деревенские кандалы слетели.

- Ты это видишь? То-то же!

- Куда же ты пробирался?

- Да куда глаза глядят. Мы, бродяги, все больше так ходим. А что, ваше высокоблагородие, об манифесте ничего не слышно?

- О каком манифесте?

- Да вот памятник в Новгороде открывают, так по этому случаю?

Слухи и толки о манифесте по случаю открытия новгородского памятника в Сибири были повсеместны, и бродяги сильно на него рассчитывали.

- Что же теперь с тобою будет?

- Да ничего. Накажут плетьми, поставят слово како (с. к., то есть ссыльно-каторжный) на руке и на лопатке и пошлют в нерчинское ведомство. Вы, ваше высокоблагородие, куда изволите ехать?

- В Иркутск.

- Бывал-с, город хороший.

- Послушай, Скляров, ты правду мне говорил?

- А на что же мне лгать? Приедете в Иркутск, можно справиться в экспедиции о ссыльных по статейному списку.

- А из нерчинского ведомства уйдешь, или оттуда трудно?

- Это, ваше высокоблагородие, глядя по делу. Труда большого нет. Оттуда всего больше бегают. Года вот мои проходят - вот что-с! Мне ведь без года пятьдесят, ваше высокоблагородие.

На вид ему было не больше сорока.

- Надо полагать, ваше высокоблагородие, в Сибири недавно?

- Отчего ты так думаешь?

- Да нашим братом антиресуетесь. Поживите, присмотритесь; тут нас много.

- По дороге буду встречать?

- Никак нет-с. Наши тут все сторонами пробираются, маршлут свой имеют. До самой Бирюсы, то есть до иркутской границы, по большой дороге не ходим. Ну, а там если б ехали весною, то как бараны идут. Теперь, к осени, становится меньше, а все будут попадаться. Только теперь настоящих старых бродяг мало; в тех местах по осени идут больше перваки. Настоящие мастера проходят раннею весною.

- Ты же из каких?

- Да я что, всего по второму. А есть молодцы: кругом шестнадцать, или кругом Иван Иваныч, значит весь в клеймах. По десятому и больше. Раза по два на приковку к тачке осужден.

Скляров видимо одушевился.

- Ну, а встретишься с этаким, ничего?

- Я, ваше высокоблагородие, докладывал - бараны, бараны и есть. Мухи не обидят, не то что человека. Христа ради попросят: дали - спаси господь; нет - на здоровье.

- Ну, кое-когда и забижают, - заметил хозяин.

- С голоду разве, да и то не всегда. А что вот этим калужским, что под Омутинским живут, об тех толковать нечего. Когда-нибудь припомнят.

Мне объяснили, что живущие в Омутинской волости новоселы-калужане очень часто ловят бродяг и представляют по начальству. Скляров был задержан ими же.

- Послушай, Скляров, ты человек бывалый, скажи, где лучше: в арестантских ротах или на заводах?

- Это, ваше высокоблагородие, как кому. Для человека слободного, например для мужика, для мещанина, для приказного звания, для господ, в заводах много лучше, сравнения нет, а вот для человека казарменного, как наш брат, - беда просто...

- Отчего же это?

- Да как же, с малолетства тебя одевали, кормили, вот привычки и нет, как с собою обойтись. В заводах дадут тебе паек, жалованье, - распоряжайся, как знаешь. А наш брат, известно, жалованье - в кабак, с пайком тоже обойтись не умеет: привык к готовому. А в арестантской роте я сыт, обут, одет; сидеть под замком привык сызмала, а работа не бог знает какая. Общество большое, все свои. А вот слободным, так тем в арестантских ротах шибко круто приходится, особенно которые с Капказа, а на заводах - ничего, скоро обживаются.

Расспросы и наблюдения, сделанные мною после, привели к убеждению, что эти слова Склярова положительно верны.

Лошади были уже давно готовы, и нужно было ехать.

- Счастливо оставаться, ваше высокоблагородие! - крикнул по-солдатски Скляров.

Я ему подал целковый, он не взял.