Схватка за Рим   ::   Дан Феликс

И все же повинуюсь тебе, против воли, как птица – взгляду змеи. И ты вложил мою руку в руку негодяя! Скажи мне, какой силой ты сделал это?

– Привычка, Рустициана, простая привычка! – рассеянно ответил тот.

– Да, конечно, привычка! Привычка рабства, которое началось с тех пор, как я начала думать. Что я молодой девушкой полюбила красивого сына соседа, – это было естественно. Что я думала, что и ты любишь меня, – было простительно, ведь ты же целовал меня, а кто же мог думать тогда, что ты не можешь любить – никого, даже едва ли самого себя. Сделавшись женою Боэция, я не заглушила в себе эту любовь, которую ты шутя снова пробудил, это был грех, но Господь и церковь простили мне. Но почему теперь, когда я знаю твою бессердечность, когда в жилах моих потухло пламя всех страстей, я все же слепо повинуюсь тебе, – это уже глупость, над которой можно только смеяться.

И она громко рассмеялась, потирая рукой лоб.

Сильверий, занятый приготовлением какого-то напитка в другом конце комнаты, украдкой взглянул на Цетега. Тот сидел по-прежнему, склонив голову на левую руку.

– Ты несправедлива, Рустициана, – спокойно ответил он ей. – И неясно понимаешь свои чувства. Ты ведь знаешь, что я был друг Боэция. Знаешь, что я ненавижу готов, действительно ненавижу и желаю, а главное – могу исполнить то, что составляет смысл твоей жизни: отомстить варварам за казнь твоего отца Симмаха, которого ты любила, и мужа, которого уважала. Вот почему ты и подчиняешься мне. И умно делаешь: хотя ты и умеешь вести интриги, но твоя горячность расстраивает иногда лучшие твои планы. Поэтому для тебя же лучше слепо подчиняться мне. Вот и все. Теперь иди. Твоя служанка уснула на ступенях церкви; она воображает, что ты исповедуешься у Сильверия. Прекрасно, но исповедь не должна тянуться слишком долго. Передай мой привет Камилле, твоей прекрасной девочке.

Он встал, взял ее за руку и повел к двери. Рустициана молча поклонилась Сильверию и вышла. Цетег возвратился на свое место.

– Странная женщина! – заговорил Сильверий.

– Ничего странного. Она думает, что загладит свою вину перед мужем, если отомстит за него. Но займемся делом.

Сильверий вынул из шкафа большую кипу разных счетов и документов.

– Нет, святой отец, денежными делами займись уж сам, я их не люблю. Я просмотрю другие дела.

И оба погрузились в письма и счета. Долго, много часов просидели они за работой. Сильверий сильно устал, на лице же Цетега не заметно было ни малейшего следа утомления. Священник с удивлением и завистью посмотрел на него.

Цетег почувствовал взгляд, понял его и ответил:

– Привычка, мой друг, сильные нервы и… – тут он улыбнулся, – чистая совесть. Это главное.

– Нет, не шути, Цетег, ты для меня загадка. Я совершенно не понимаю тебя. Вот, возьмем любого из членов нашего союза. О каждом я безошибочно скажу, что собственно побудило его вступить в союз: Лициния – горячий, молодой задор, Сцеволу – чувство правды, меня и других священников – ревность о славе Божьей.

– Ну, конечно, – подтвердил Цетег, отпивая из бокала.

– Иных тщеславие, – продолжал Сильверий, – других надежда отомстить во время борьбы своим личным врагам. Но что побуждает тебя – я решительно не могу понять.

– И это тебе досадно, не правда ли? Потому что только зная мотивы наших поступков, можно управлять нами. Но в этом случае я не могу помочь тебе: я и сам себя не понимаю. Положим, я не люблю готов, – мне противны их здоровые, румяные лица, их широкие, светлые бороды, цельность их характеров, безумное геройство. Да, они противны мне, и мне неприятно, что они властвуют в стране с таким прошлым, в Риме.

– Что готы должны быть изгнаны отсюда, в этом я совершенно согласен с тобой. И я достигну этого.