Тайну охраняет пламя   ::   Станюкович Кирилл Владимирович

Он весь был изрыт, ископан. Вся его поверхность была буквально изгрызена, превращена в соты.

Но кто это мог сделать? И киргизское население, жившее на Памире до революции, и таджики Бадахшана не могли выполнить подобного объема работ. И потом, самое странное, что они добывали здесь? Золото? Нет. Его здесь не было. Серебро? Тоже нет. Может быть, "лал", приносящий счастье? Нет! И рубины здесь отсутствуют. В прослойках конуса содержались такие элементы, которые совершенно не употребляли в древности, как монацит и молибден. Вот поэтому археологи обследовали эти древние разработки, пытаясь выяснить, кто же здесь копал, а главное зачем копал?

В этот пятый день и была сделана первая интересная находка. Среди дня Аркадий прибежал в лагерь с перекошенным лицом.

Грязный и задыхающийся предстал он передо мной, держа в руке какой-то полупрозрачный красный камень.

- Потрясающая штука! - закричал он.- Потрясающая!

- Что это?

- Обсидиан!!!

- Не может быть!

- Представь себе. Типичный обсидиан, вулканическое стекло. Ведь и Смуров видел в капище красную стеклянную стену. А мы нашли целые мастерские, где первобытные люди делали свои орудия. Масса осколков и орудий... А ведь мастерские всегда поблизости от того места, где берут камень. Значит, первобытные люди знали какое-то месторождение обсидиана.

Это действительно была интересная находка, и в ближайшие дни археологам удалось установить, что орудия из обсидиана делались человеком, относящимся к древнему каменному веку, к палеолиту. Но в позднем каменном веке человек каменные орудия хотя и делал и гораздо лучше, но уже не из обсидиана, а из других горных пород, менее подходящих для выделки орудий. Создалось впечатление, что иссяк источник, откуда брали обсидиан.

Это было странно.

Но когда археологи принялись за ископанный конус выноса, то здесь они очутились в тупике. Конус молчал. Он не хотел сказать кто его копал, когда, зачем, как.

Трудно пришлось археологам, ведь для того, чтобы найти какой-либо предмет, принадлежащий древнему человеку, надо было перекидать лопатой на грохот сотни кубометров земли, затем осторожно перебрать все, что осталось руками, камешек за камешкам, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного.

Когда в этот день мы уже при свете костра уселись ужинать, неожиданно из мрака появилась высокая костлявая фигура, скинула рюкзак и уселась на кошме, даже не сказав "здравствуйте". Пришедший молча придвинул себе чашку с кашей и стал есть.

Все молчали.

- Замучились, Рыбников? - спросил я.

- Ничего,- пробурчал он, отправляя к себе в рот ложку за ложкой.

Рыбников всегда ел с каким-то озлоблением и жадностью.

Насколько вообще люди едят по-разному! Вот, например, Джемогул и наши караванщики-киргизы едят в соответствии с правилами хорошего тона, принятого у них; они едят очень неторопливо, даже подчеркнуто медленно. Потихоньку набирают на ложку, кладут кашу в рот, потом кладут ложку в чашку, делают паузу, поглядывают кругом, друг на друга, переговариваются, всем видом показывая свое равнодушие к еде. Рыбников, наоборот, накидывался на пищу как волк, ел быстро, жадно, подставляя свою чашку, чтобы ему клали еще, съедал, можно сказать, пожирал это, после чего отпихивал от себя чашку и погружался в угрюмое молчание. Дима тоже сначала ел с жадностью, но, утолив первый голод, начинал разговоры, которыми он настолько увлекался, что часто полчашки у него остывало. Тогда Дима бежал с чашкой к костру, ставил на уголья, приносил назад, обжигал пальцы, вообще ел как-то неровно. После еды чашку и ложку бросал немытыми.