Только одна удача   ::   Давыдова Наталья

Марина бежала к себе в комнату и тут же забывала о Саше, а он возвращался домой через весь город и не забывал о Марине ни на минуту.

...И вот теперь он сказал ей, что любит ее.

- Я и сам знаю, что не надо, - повторял Саша. - Ты меня прости. Сорвалось. Забудем. Пусть все будет по-старому. Теперь ты знаешь. Это даже лучше.

- Мне очень жаль, - сказала Марина, - что так получилось.

- Не жалей. Ничего, - усмехнулся Саша, - бывает... Ты мне что-то хотела рассказать...

- Я расскажу, - неуверенно сказала Марина, глядя в круглые рыжеватые глаза своего друга.

- Давай рассказывай, - сказал Саша, - и, пожалуйста, не смотри на меня так. Я не умер.

- А нечего рассказывать! - вдруг с отчаянием вырвалось у Марины. - Все брошу! Не получается из меня ничего. Надо бросать!

- Не валяй дурака, Марина! - оборвал ее Саша и поморщился. - Я в тебя верю. Ты талантлива, понимаешь?

- Ты веришь? - улыбнулась Марина. - Спасибо тебе за это. Больше никто не верит.

- Это не так мало! - закричал Саша.

Марина начала готовить роль к выпускному спектаклю, дав себе слово, что на этот раз она сыграет в полную силу.

Ей опять дали роль старухи. Еще какой старухи! Мурзавецкая! "Что ты расселся! Не видишь? Встань!"

Поплакав, Марина решила: "Ладно, я вам сыграю. Ладно. Судьба - индейка! Я сыграю".

Но перед каждой репетицией Марина рыдала. Шестьдесят пять лет, костыль. Это была пытка. И сил не было это играть. Иногда казалось, что все равно, она может играть и старух и даже стариков - все, все равно! Скучно, неинтересно, противно...

А сколько есть ролей женщин молодых, нежных, страдающих! Какое счастье - такая роль! Уж она бы не носилась, как Тома Ланина, не кричала бы, не ломала бы руки. Она бы играла иначе. Иначе, иначе, совсем иначе! Впрочем, Марина считала Ланину способной и Кузнецову тоже, а Вадимом "Ганшиным" она восхищалась. Марина вообще всегда всех хвалила.

Марина знала, что никто не считает ее талантливой. Ей все говорили одно: "Не выйдет". Только Саша и, может быть, Агеев верили в нее.

Случайно Марина слышала слова Горовой: "Эта Кондратьева - ходячее недоразумение".

"Какой ужас! - с иронией подумала Марина, даже не обидевшись на Горову; за четыре года у нее закалились нервы, появилась выдержка. - Но почему ходячее?"

Вместе с выдержкой и спокойствием развились и другие качества. Марина стала замкнутой. Она не так легко смеялась, как смеются в ее возрасте. Сказывалась суровая школа Горовой. Зато она уже не плакала втихомолку, когда Горова ей говорила:

- С вашими данными вы не можете играть героинь. Это не в ваших возможностях.

А Саша говорил Марине:

- Ты будь благодарна Горовой. Считай, что тебе повезло. Для талантливого человека трудности, как дрожжи для теста. Он на них поднимается. Ты будешь играть героинь!

На последнем курсе Марина оставалась все такой же стеснительной, неловкой девочкой, которая таращила глаза на весь мир, верила в себя, мечтала об удаче и всегда была готова поделиться с подругой последними тремя рублями и пойти на край света в кино.

Но, пожалуй, мрачноватые, огорченные глаза стали заметнее на лице Марины, потерявшем румянец. А на общем фоне стриженых голов в студии выделялась ее старомодная голова с пепельными волосами, собранными в пучок.

Когда она приехала на зимние каникулы в Ленинград, мать - потому что это была мать - посмотрела на нее и сказала:

- Беда, беда, стала взрослая дочка!

Марина петь и танцевать не умела. Смешно показывать своих знакомых она тоже не умела. Она проваливала одну роль за другой, но, как говорится, не останавливалась на достигнутом. Юная неудачница, одержимая и бесталанная... Бесталанная?

Что же все-таки видел в ней старый, опытный актер Агеев? Что нашел старый режиссер гастрольного театра? Почему решительная и беспощадная Горова довела ее до последнего курса?

Что было в Марине? Ведь что-то же, наверно, было? Не только мужество.