Трубка снайпера   ::   Зарубин Сергей Михайлович

Спросите Номоконова: может, на его трубке была отметка и о смерти Густава Эрлиха? может, он помнит, как упал от его пули и этот фашист?

Я прочитала, что ударник Номоконов живёт сейчас в Забайкальском крае. Не стало у него трубки с отметками о наших сыновьях, обманутых Гитлером, и солдаты нового поколения подарили ему новую. Чтобы он не забыл о войне и крови? Номоконов перенёс на новую трубку отметки о своих жертвах? Он готовит новых истребителей? Женщина, потерявшая на войне последнего сына, хотела бы знать: молится ли человек со столь большими заслугами?».

Из огромного западногерманского города до маленького селения Нижний Стан, недавно появившегося на севере дремучей забайкальской тайги, недобрым эхом минувшей войны донеслось это письмо.

«Мы перевели его полностью, — писали товарищи из „Комсомольской правды“, — и копию посылаем вам. Немецкая женщина из Гамбурга не указала своего точного адреса — будем отвечать ей в газете. Просим подробно написать о своём боевом пути. Расскажите, Семён Данилович, за что вы убили гитлеровца Густава Эрлиха? Ждём от вас самого подробного ответа».

В эту ночь бывшему снайперу снились тяжёлые сны. Будто он, огромный и сильный, с винтовкой в руке, неторопливо ходил по заснеженным улицам Ленинграда и, рассматривая развалины домов, нигде не видел людей.

— Ты опоздал! — глухо слышалось из-под земли. — Поздно, снайпер, поздно…

Все заволоклось туманом, но вот знакомое, не раз повторяющееся видение снова пришло во сне к бывшему снайперу. По асфальту большого германского города, печатая шаг, отправлялся на войну батальон молодых немецких солдат. Весёлые, с цветами и оружием в руках, с засученными рукавами армейских рубашек, ряд за рядом, они возникали в перекрестии оптического прицела и после выстрелов падали в клубящуюся яму.

Номоконов проснулся, потрогал тяжёлую мочку уха, в которой до самой смерти решил хранить залетевший в неё германский металл, задумался:

— Эка, война проклятая, опять приснилась. Который был её сын? Когда посадил на мушку парня, где?

Глубокой ночью засобирался в тайгу бригадир плотников.

Закинул за плечи котомку, взял старенький дробовик, трубку, табак… Там, вдали от селения, в глухом распадке, у костра минувшее лучше воскресится в памяти. Все вспомнит он, а потом ответит людям. И германской женщине отправит бумагу. Будто не знает али забыла, что натворили на советской земле ихние сыновья, и теперь исподтишка насмехается, упрекает. Может, и самого Густава вспомнит Номоконов — попадали под Ленинградом гитлеровские разбойники на мушку его винтовки. Случалось, в упор бил, глаза врагов видел в оптический прицел.

Ответит Номоконов, ответит…

Сам не умеет писать. Сынишки выжили, окрепли, грамоте научились. Продиктует им…

Да, он прошёл большой и очень трудный боевой путь. Грозой фашистской нечисти прозвали его фронтовые товарищи. Бродячим таёжным шаманом, хитрым и страшным, называли его враги. Как-то со своего переднего края по радио говорили о Номоконове. К себе звали «шамана», обещали «большой калым», а потом о деньгах сказали, которые за его голову назначены.

Но теперь Номоконов уже не снайпер. Плохо слушаются, дрожат руки. Глаза потеряли орлиную зоркость.

Вот он, недавний, очень недобрый день-вестник.

Чита, спортивное стрельбище… Высоко над берёзовой рощей, окаймляющей большое ровное поле, висело жаркое летнее солнце. Играл духовой оркестр. Сотни зрителей с нетерпением ожидали начала стрелковых соревнований. Молодые загорелые парни в лёгких спортивных куртках оживлённо переговаривались. Сильнейшие стрелки Урала, Сибири и Дальнего Востока, участники всесоюзных и международных соревнований, собрались здесь. На груди у многих спортсменов поблёскивали золотые и серебряные медали. Давно должен был начаться парад. Волновался, бегал по полю маленький полный человек в белом костюме, с рупором в руках, часто смотрел на часы.