В И Ленин   ::   Горький Максим

Эх, если б у нас была возможность поставить всех этих техников в условия идеальные для их работы! Через двадцать пять лет Россия была бы передовой страной мира!

Да, часто слышал я его похвалы товарищам. И даже о тех, кто - по слухам - не пользовался его личными симпатиями, Ленин умел говорить, воздавая должное их энергии.

Я был очень удивлён его высокой оценкой организаторских способностей Л.Д.Троцкого, - Владимир Ильич подметил моё удивление.

- Да, я знаю, о моих отношениях с ним что-то врут. Но - что есть есть, а чего нет - нет, это я тоже знаю. Он вот сумел организовать военных спецов.

Помолчав, он добавил потише и невесело:

- А всё-таки не наш! С нами, а - не наш. Честолюбив. И есть в нём что-то... нехорошее, от Лассаля...

Эти слова: "С нами, а - не наш" я слышал от него дважды, второй раз они были сказаны о человеке тоже крупном. Он умер вскоре после Владимира Ильича. Людей Владимир Ильич чувствовал, должно быть, очень хорошо. Как-то, входя в его кабинет, я застал там человека, который, пятясь к двери задом, раскланивался с Владимиром Ильичом, а Владимир Ильич, не глядя на него, писал.

- Знаете этого? - спросил он, показав пальцем на дверь; я сказал, что раза два обращался к нему по делам "Всемирной литературы".

- И - что?

- Могу сказать: невежественный и грубый человек.

- Гм-гм... Подхалим какой-то. И, вероятно, жулик. Впрочем, я его первый раз вижу, может быть, ошибаюсь.

Нет, Владимир Ильич не ошибся; через несколько месяцев человек этот вполне оправдал характеристику Ленина.

О людях он думал много, обеспокоенный тем, что, по его словам:

- Аппарат у нас - пёстренький, после Октября много влезло в него чужих людей. Это - по вине благочестивой и любимой вами интеллигенции, это следствие её подлого саботажа, да-с!

Это он говорил, гуляя со мною в Горках. Не помню, почему я заговорил об Алексинском, кажется, он выкинул в это время какую-то дрянную штуку.

- Можете представить - с первой же встречи с ним у меня явилось к нему чисто физическое отвращение. Непобедимое. Никогда, никто не вызывал у меня такого чувства. Приходилось вместе работать, всячески одёргивал себя, неловко было, а - чувствую: не могу я терпеть этого выродка!

И, удивлённо пожав плечами, сказал:

- А вот негодяя Малиновского не мог раскусить. Очень это тёмное дело, Малиновский...

Его отношение ко мне было отношением строгого учителя и доброго "заботливого друга".

- Загадочный вы человек, - сказал он мне шутливо, - в литературе как будто хороший реалист, а в отношении к людям - романтик. У вас все - жертвы истории? Мы знаем историю, и мы говорим жертвам: опрокидывайте жертвенники, ломайте храмы, долой богов! А вам хочется убедить меня, что боевая партия рабочего класса обязана прежде всего удобно устроить интеллигентов.

Может быть, я ошибаюсь, но мне казалось, что беседовать со мною Владимиру Ильичу было приятно. Он почти всегда предлагал:

- Приедете - позвоните, повидаемся.

А однажды сказал:

- Потолковать с вами всегда любопытно, у вас разнообразнее и шире круг впечатлений.

Расспрашивал о настроении интеллигенции, особенно внимательно об ученых, - я в то время работал с А.Б.Халатовым в "Комиссии по улучшению быта учёных". Интересовался пролетарской литературой:

- Чего вы ждёте от неё?

Я говорил, что жду много, но считаю совершенно необходимым организацию литвуза с кафедрами по языкознанию, иностранным языкам - Запада и Востока, - по фольклору, по истории всемирной литературы, отдельно - русской.

- Гм-гм, - говорил он, прищуриваясь и похохатывая. - Широко и ослепительно! Что широко - я не против, а вот - ослепительно будет, а? Своих-то профессоров у нас нет по этой части, а буржуазные такую историю покажут... Нет, сейчас нам этого не поднять. Годика три, пяток подождать надо.