В лесах. Книга Первая   ::   Мельников-Печерский Павел

Злобой загорелись их очи, затрепетали губы, задрожали голоса… Одна, как лед, холодная, недвижно сидела Манефа.

— Читай в Кирилловой книге слово в неделю мясопустную, — сказала она Таифе. Стала читать она:

— Такожде святый Ипполит папа римский глаголет: Сия заповедахом вам, да разумеете напоследок быти хотящая болезнь и молву и всех человек еже друг ко другу развращение, и церкви божии якоже простыя храмины будут… И развращения церковная всюду будут… Писания небрегоми будут…

— Ниже читай: «Басни до конца», — прервала Таифу мать

Манефа.

— "Басни до конца во мнящихся христианех будут, — читала Таифа. — Тогда восстанут лжепророцы и ложные апостоли, человецы тлетворницы, злотворцы, лжуще друг другу, прелюбодеи, хищницы, лихоимцы, заклинатели, клеветницы; пастырие якоже волцы будут, а свещенницы лжу возлюбят…

— Софрон с Корягой! — с желчью вполголоса молвила Василью Борисычу Манефа.

Тот вздохнул и, пожимая плечами, тоже вполголоса молвил:

— Искушение!..

— «Иноцы и черноризцы мирская вожделеют», продолжала Таифа.

— Якоже нецыи от зде сущих, прибавила Манефа, окидывая взорами предстоявших. Старицы поникли головами. Белицы переглянулись.

— «О! горе, егда будет сие, — читала Таифа, — восплачутся тогда и церкви божии плачем велиим, зане ни приношения, ниже кадило совершится, ниже служба богоугодная; священные бо церкви, яко овощная хранилища будут, и честное тело и кровь Христова во днех онех не имать явитися, служба угаснет, чтение писания не услышится, но тьма будет на человецех».

— Прекрати, — повелела Манефа. Смолкла Таифа и низко склонила голову. Несколько минут длилось общее молчанье, прерываемое глубокими вздохами стариц.

Встала с места Манефа, мрачно поглядев на келейниц, сказала:

— И тому по малом времени подобает быти.

— Подобает, матушка… Вскоре подобает, — глубоко вздохнув, промолвил и Василий Борисыч, вскинув, однако, исподтишка глазами на Устинью, у которой обильные слезы выступили от Таифина чтения и от речей игуменьи…

— Что делается?.. Какие дела совершаются?.. — опираясь на посох, продолжала Манефа. — Оглянитесь… Иргиза нет, Лаврентьева нет, на Ветке пусто, в Стародубье мало что не порушено… Оскудение священного чина всюду настало — всюду душевный глад… Про Белу Криницу не поминай мне, Василий Борисыч… сумнительно… Мы одни остаемся, да у казаков еще покаместь держится вмале древлее благочестие… Но ведь казаки люди служилые — как им за веру стоять?..

— Стояли же за веру, матушка, и служилые, — робко ввернула слово Аркадия, слывшая за великую начетчицу.

— Когда?.. — резко спросила ее Манефа, окинув строгим взглядом.

— А стрельцы-то, матушка?.. Благочестивая рать небреемая!.. — смиренно промолвила уставщица, сложив у груди руки, задрожавшие от грозного взгляда игуменьи.

— Пустого не мели, — отрезала Манефа. — За веру стоять стрельцы и в помышленье не держали.. Велел Яким патриарх угостить их на погребе, и пропили они древлее благочестие… Что пустое городить?.. Служилым людям, хоть и казаков взять, — не до веры. Ихнее дело — царская служба, а вера — дело духовное — особь статья… Истинная вера монастырями да скитами держится, сиречь духовным чином… Оскудеет священный чин, престанет иноческое житие — тогда и вере конец… Нами стоит древлее благочестие… А много ль нас остается?.. Подумайте-ка об этом!

— Зачем, матушка, ропотом бога гневить? — молвил Василий Борисыч.Живете вы, слава богу, в здешних лесах, тихо, безмятежно, никакого касательства до вас нет…

— Не ропщу, Василий Борисыч, — сдержанно ответила Манефа. — К тому говорю, что пророчества сбываются, скончание веков приближается… Блажен бдяй!.