В паровозные годы   ::   Эппель Асар

Можно даже предположить, что рискованная эта история плюс спальновагонный побег в неведомое, тихий стук колес и невозможность по случаю духоты уснуть завершатся выключенной из пространства неожиданно случившейся дорожной близостью, тем более что умывальный отсек - вот он.

А рассказывает приятный мужчина следующее:

"Там, на том море, - начинает он и делает паузу, поправляя, чтоб не звякала, ложечку, - я стал свидетелем того, что полагаю темным секретом природы, ее припасенным на черный день умыслом, когда мир утратит свою плодородящую силу, хотя и сплошь будет состоять из соразмерных загорелых особей, атлетическая стать и телесное совершенство для коих окажутся настолько важны, что только на это они и станут расходовать силы. Или целиком, или большую часть, меж тем как основной задаче - воспроизводиться в себе подобных - станет отдаваться ничтожная толика себя, отчего из семени и яйцеклетки пойдут порождаться создания хлипкие, ибо во имя их семяподатели и яйценосительницы не жили. Потому-то природа в крайних случаях и прибегает, причем панически и без проволочек, к тому, чему у моря - не у того, к которому мы с вами едем, я и стал свидетелем".

Произнося кое-какие рискованные и не совсем уместные в беседе с едва знакомой женщиной слова, он поглядывал на спутницу, сидевшую теперь опустив глаза и не прикасавшуюся к чаю.

"В позднеосенней пустоте по одной из плавно сворачивающих к песчаному заливу улочек, - продолжил наш повествователь, - по правому тротуару (я же выбирал для прогулок левый) ладно и мощно шли трое вполне авантажных семяподателей. Мускулы их, производя безупречные походки, могли осуществляться в своих функциях бесконечно и победно. - Купейный сосед снова глянул на притихшую соседку. - А то, что все происходило в тихую осень, позволит нам с вами, милая попутчица, хоть как-то отвлечься от жары", отвлекся он, приметив на переносье соседки капельки пота. Она, с тех пор как села, в умывальный отсек еще не заглядывала, потому что когда в самом начале сказала, что собирается переодеться и не выйдет ли он на минуточку, сосед засмеялся: "Зачем? Тут необязательно. Вот дверь. Переодевайтесь и умывайтесь. Я уже всё проделал!" После таких слов воспользоваться дверью стало как-то неловко, к тому же она не знала, что на что запирается.

"Итак, - продолжил он, - была осень. Желтый лист пребывал в ожидании, когда его сгребут прилежные местные жители, а в остальном, как оно всегда на дюне, было сухо и опрятно. Семенящей побежкой сновали безо всякого смысла голуби, а непрестанная их беготня, поспевание куда-то вразвалочку, бесцельное разбегание из-под ног, по-моему, самая что ни на есть зеркальная шизофрения к их наиболее стремительному среди пернатых полету". - Красиво выбритый спутник превосходно формулировал.

"Три семяподателя шли как шли, я по своему тротуару шел несколько позади. Даже спины великолепной троицы были опасны. До меня долетали обрывки непристойных слов, причем фонетика доносившегося была провинциальна и позвольте так выразиться - двуутробна.

Голубка заторопилась у них из-под ног, но совершенство голубиного убегания - небесный поистине дар - ее не упас. Паровозный взмах ноги одного из семяподателей голубку расшиб, вернее, всё внутри нее разбил: кишки, сердце, легкие, лётные жилы для плавного полета, лётные мускулы для быстрого полета, горло, гортань, все капилляры, а также мышцы голубиных глаз. Все смешалось внутри твари Божьей - исковеркались перья, полетел пух и строение нутра обратилось раздавленной виноградиной. Полутруп живой тем не менее пока еще птицы отлетел на тихий, по-осеннему скучный уже асфальт, трое - во, бля, шарахнул! (вы уж простите мне такую цитату!) - пошли дальше, я то ли не успел, то ли испугался возмутиться, но, скорей всего, был озадачен дальнейшим. Словно бы сомгновенно с безжалостным ударом - без кружения и воркования - слетел, не понять откуда, возбужденный голубь и овладел издыхающей особью.