Вавилонская яма   ::   Широков Виктор Александрович

Впрочем, в древней Греции все бывает.

Спящий человек мне кого-то сильно напоминает, чуть ли даже не самого себя, но мне никак не удается увидеть в зеркале свое лицо спящим, обязательно с закрытыми глазами. А с открытыми глазами я на того человека у костра вовсе не похож, потому что глаза у него голубые, а у меня зеленовато-карие.

VIII

И снова, как когда-то, пал зимний туман на псофидские угодья. Опять собралась семья Фегея у разожженного очага, только на этот раз дочь его Алфесибея была в черном одеянии, как же - вдова; её супруг Алкмеон пропал пару лет тому назад при невыясненных обстоятельствах.

Оба брата, Агенор и Проной, ездили по его следам, вели поиски, были и в Дельфах, и в Додоне, где следы потерялись, словно в воду канули. Что ж, там неподалеку протекает река Ахеронт и возможно ненасытные Эринии вынудили его, спасаясь, спуститься прямиком в подземное царство.

Вот и сейчас Агенор снова говорит, что хватит горевать, пора сестре жить новой жизнь, а Алфесибея возражает.

- Сердце-вещун ещё на что-то надеется; может быть, снова в такой же зимний вечер раздастся настойчивый стук в дверь и появится долгожданный...

И действительно в это мгновение раздался настойчивый стук и в дверном проеме появился заснеженный путник, в котором домочадцы тотчас признали Алкмеона.

- Где же ты пропадал, горемычный? Замучили тебя, поди, неотступные мучительницы? Вот ты какой мрачный и осунувшийся...

Алкмеон ответствовал Алфесибее:

- Где я только не был... Действительно, замучили проклятые... Надеюсь, боги дадут вскоре избавление. Простите, родные, не поздоровался с вами. Здравствуйте, дорогие мои! Как я мечтал снова увидеть вас всех! Впрочем, я не один, со мной ещё мальчик, пастушок, тоже совсем замерз в дороге. Его мне в провожатые дали добрые люди, а он несмышленыш совсем, за ним самим следить надо. Вот переночуем, завтра ещё одно дело уладим и - надеюсь мучения для меня закончатся окончательно.

Алфесибея засуетилась, попыталась ужин спроворить, но Алкмеон есть ничего не стал, отговорился усталостью. Только спросил разрешения у жены, когда остался с ней наедине, забрать подаренное ей ожерелье, дескать, хочет отдать его, как искупительный вклад в храм Аполлона в Дельфах, чтобы получить, наконец, полное очищение.

Алфесибея ответила полным согласием, только была поражена отстраненностью и холодностью мужа. Странно, словно он совершенно не рад был её видеть, не соскучился по её живому теплу в бесконечных скитаниях. Даже не погладил, не прикоснулся.

А Алкмеон как присел у очага, так и прикорнул и спал до утра сидя и не раздеваясь.

Мальчика Актура увели в людскую, там накормили и напоили красным вином. От вина, обильной еды и тепла мальчуган осоловел, размяк и разговорился. Сначала слугам псофидского царя детские россказни показались забавными, потом глупыми, а потом слуги кое-что, видимо, смекнули и позвали в людскую Агенора и Проноя. Царевичи послушали-послушали пастушка, потом забрали мальчика, увели его с собой и вернулись к слугам через время уже без него, строго-настрого наказав никому не пересказывать безумных детских баек. Дескать, Эринии и его детский рассудок повредили. Наплевать на его россказни, растереть и забыть.

А слуги что - как прикажут господа - так и ладно.

Утром проснулся Алкмеон, хлебнул наскоро воды, спросил про пастушка, но ему ответили, что мальчик ночью внезапно приболел и его сразу же царевичи повезли к лекарю в соседний город, потому что их псофидский целитель недавно умер. Алкмеон даже не переспросил, в какой город увезли пастушка, наскоро простился с семейством псофидского царя, поклонился Алфесибее, не взглянув ей в глаза, и ступил за порог, унося с собой ожерелье Гармонии все в том же своем поясе.

Утро было холодное и дождливое.