Все горят в аду   ::   Ридли Джон

Только не обижайся.

Надменно:

– А ты сам-то чего слушаешь, рэп, наверное?

Так же надменно:

– Нет, я не слушаю рэп. Почему если негр, то сразу рэп?

Парис вышел в другую комнату, с диваном и баром, сделав на ходу несколько глотков "Дьюарз".

– Если ты такая понтовая рок-звезда, почему ползаешь по Голливуду в три часа утра? – наседал Парис.

– Я на тусовке был. Ну, развезло слегка. – Ян стоял за баром. Он открыл еще бутылку. – У меня сегодня день рождения.

– Поздравляю.

– С чем тут поздравлять? Мне ж двадцать пять стукнуло.

– И что?

– Что?

– Да, что? Тебе двадцать пять. Что с того?

Ян нашел простодушие Париса крайне занимательным – так прикованный к письменному столу ученый нашел бы человека, не умеющего считать, "ужасно забавным".

– Видишь ли, в двадцать пять ты ближе к пятидесяти, чем ко дню своего появления на свет.

Парис, никогда не уделявший излишнего внимания этой проблеме, пожал плечами.

– Ближе к пятидесяти. – Ян подчеркивал слова так, как будто ударение на нужном слоге сделает его мысль доступнее. – Дело к пятидесяти.

– Точно. Ты уже почти пенсионер. Не обменять ли тебе свои апартаменты на угол в приюте?

Парис пытался язвить, но Ян был непреклонен.

– Не в приюте. Где-нибудь еще.

– Где?

– В каком-нибудь приятном местечке.

– В Вегасе?

– Слыхал про такого малого – Юкио Мисиму [4] ? – Парис явно не слыхал, так что Ян не стал ждать ответа. – Японский писатель. «Золотой храм», «Море изобилия». Почитай как-нибудь. Ты много читаешь? – Парис явно читал немного, так что Ян не стал ждать ответа. – Так вот Мисима, понимаешь, – он считал, проблема этого мира в том, что люди позволяют себе стариться, дряхлеть и превращаться в хлам. Он считал, что было бы круто вернуться в Древнюю Грецию, потому что там все умирали в самом соку, врубаешься?

Парис что-то понимал, но точно не знал, что именно.

– Умереть молодым, остаться красивым. Типа того?

Ян отставил "Дьюарз" – отпил немного, потом отставил – и подошел к катана, висевшему на стене.

Парис не знал, что это катана. Парис знал только, что это такой вроде бы японский меч, как в школе самообороны, в которой он одно время занимался, рассчитывая стать новым Джетом Ли [5] . Джет Ли, судя по всему, тренировался как проклятый, потому что Парис ходил на занятия по два раза в неделю в течение почти полутора месяцев, и все впустую.

Ян снял катана со стены, достал из лакированных ножен. Клинок из закаленной стали с золотым гальваническим покрытием, рукоятка оплетена сложным кроваво-красным орнаментом. Красивое орудие смерти.

Свет упал на зеркально отполированный клинок и отразился с почти ослепляющей яркостью. Медленно, грациозно Ян вступил в бой с пустым пространством.

– У него философия была, у Мисимы, – вещал Ян, строгая воображаемого неприятеля. – Искусство и Действие. Завершению великого произведения искусства должно сопутствовать грандиозное физическое действие. И оба финала навеки сливаются в ритуальном самоубийстве. Смерть в самый великий момент. Сперва обретаешь бессмертие, потом умираешь.

– Типа, написал великую песню и кишки наружу?

Ян разочарованно покачал головой. Невежество Париса убивало его.

Катана был помещен в ножны и повешен на стену. Ян:

– Все не так просто, понял? Смерть это тебе не... Нужно победить, нужно остаться в памяти: Мэрилин и Джимми Дин. Жить умеет любой мудак. Умирают как надо только легенды.

– Так вот чего ты надумал? Тебе стукнуло двадцать пять, и ты решил с триумфом откинуться?

Ян в ответ снова схватился за бутылку "Дьюарз". Парис сделал глоток, не желая отставать от Яна.

– Ну, я, в общем, слышал, что альтернативный рок – говно, но умирать-то зачем?

Ян указал на что-то подбородком. Там, на столе, в противоположном углу комнаты, лежал плеер.