Все мертвые обретут покой   ::   Коннолли Джон

Но они продолжают навещать меня в снах, иногда я вижу их улыбающимися и прекрасными, как в жизни, а иногда они предстают передо мной безликие и окровавленные, какими их застала смерть, и они манят меня, чтобы завлечь в бездонную пропасть тьмы, где нет места любви, где нашло себе пристанище и затаилось зло в окружении тысяч незрячих глаз и мертвых, отделенных от тел лиц.

Когда я добираюсь до места, уже успевает стемнеть, и на воротах висит замок. Но перебраться через низкую стену не составляет труда. Я продвигаюсь осторожно, чтобы не наступить на надгробия и не затоптать цветы. И вот я стою перед ними. Даже в темноте мне легко найти к ним путь, и они тоже знают дорогу ко мне.

Они навещают меня, когда я нахожусь в полусне, в призрачной полосе на грани сна и бодрствования. Обычно это происходит в предрассветной тишине, когда бледный свет утра робко просачивается сквозь неплотно задернутые шторы. В это время они и появляются, моя жена и дочь. В полумраке я различаю их очертания. Они молча взирают на меня обагренные кровью, принявшие мученическую смерть. Они приходят, и их дыхание, соединяясь с легким утренним ветерком, касается моих щек, а ветви деревьев, словно пальцы, стучатся в мое окно. И когда они приходят, я не чувствую себя одиноким.



Часть 1

Я — все, что мертво... Я — пустоты и тьмы, и смерти порожденье... всего того, чему ничто названье.



Джон Донн, «Ноктюрн ко дню святой Люси»

Глава 1



Официантка лет пятидесяти была одета в черную, плотно облегающую фигуру юбку, белую блузку и черные туфли на высоком каблуке. Пышные формы сопротивлялись тугой одежде и активно просились на свободу, выпирая, где им удавалось. Создавалось впечатление, что по дороге на работу тело женщины самым загадочным образом вдруг разбухло, как на дрожжах. Каждый раз, наливая мне кофе, она называла меня «милым». Особенно радовало, что больше она не говорила ничего.

Уже битых полтора часа я сидел у окна, пялясь на особняк напротив. Должно быть, официантка прикидывала про себя, долго ли еще я намерен здесь торчать и собираюсь ли расплачиваться. Улицы наводнили покупательницы, совершавшие рейд по магазинам, в поисках выгодных покупок. Поджидая, пока толстяк Олли Уоттс соизволит выбраться из своей норы, я успел прочитать от корки до корки «Нью-Йорк таймс» и даже ни разу не клюнул носом. Но мое терпение было на исходе.

В минуты слабости я иногда подумывал о том, чтобы отказаться по будням от «Нью-Йорк таймс» и покупать только воскресный выпуск, тогда оправдать покупку можно было бы толщиной издания. Был еще один вариант: перейти на чтение «Пост», но в этом случае, пожалуй, пришлось бы заняться вырезанием купонов, а потом спешить с ними в магазин за причитающейся скидкой.

Мне вспомнилась одна история о том, как медиа-магнат Руперт Мердок [1] , купив в 80-х годах «Пост», предложил руководству фирменного универмага «Блумингдейл» размещать рекламу в его газете, на что глава торгового дома удивленно поднял брови: «Проблема в том, мистер Мердок, — ответил он, — что ваши читатели воруют у нас товар». Нельзя сказать, что я очень жалую эту фирму, но на «Пост» мне подписываться расхотелось.

В это утро чтение «Таймс» не вызвало у меня ничего, кроме раздражения. В газете я вычитал, что Хансел Макги, судья Верховного суда штата (кое-кто причислял его к самым худшим судьям Нью-Йорка) собрался в декабре на пенсию и, возможно, он будет избран в совет корпорации по делам здравоохранения.

Меня чуть не вывернуло от одного вида его имени. В 80-е в суде под его председательством рассматривалось дело по заявлению женщины, изнасилованной, когда ей было девять лет, служителем парка «Пелем Бей», пятидесятичетырехлетним Джеймсом Джонсоном, уже имевшим судимости за грабеж, нападение и изнасилование.

Суд присяжных предложил назначить женщине выплату в размере трех с половиной миллионов долларов, но Макги отклонил эту резолюцию.

— Да, невинное дитя подверглось гнусному насилию, — заявил он, — но жизнь в современном обществе сопряжена с риском, и это один из таких примеров.