Вилла Грусть   ::   Модиано Патрик

"Альгамбру" снесли. От окружавших ее садов не осталось и следа. Здесь определенно собирались построить гостиницу в новом вкусе. Мгновенно вспоминаю: летом сады вокруг "Эрмитажа", "Виндзора" и "Альгамбры" были словно Потерянный Рай или Земля Обетованная, какими мы их себе представляем. Но в каком же из них цвело столько георгинов под балюстрадой, облокотившись на которую мы смотрели вниз, на озеро? Неважно. Мы последними застали те времена.

Поздний зимний вечер. По ту сторону озера едва различимые огни Швейцарии. От пышной растительности бульвара Карабасель осталось несколько сухих деревьев и чахлый кустарник. "Виндзор" и "Эрмитаж" стоят черные, будто обгорелые. Великолепный курорт с разноязыкой толпой превратился в обычный городишко такого-то департамента отдаленной французской провинции. Нотариус и супрефект играют в бридж в пустом казино. С ними вместе играют мадам Пиго, владелица парикмахерской, сорокалетняя блондинка, благоухающая духами "Шокинг", Фурнье-младший, чье семейство имеет три трикотажные фабрики в Фаверже, и Сервоз, владелец фармацевтических лабораторий в Шамбери, великолепный игрок в гольф. Ходят слухи, что мадам Сервоз, жгучая брюнетка в отличие от мадам Пиго, томной блондинки, все катается на своем BMW в Женеву и обратно. Она охотница до молодых людей, и ее не раз видели вместе с Пемпином Лаворелем. Можно привести еще тысячу таких же пошлых и скучных подробностей из повседневной жизни городка, потому что люди и нравы совершенно не переменились за эти двенадцать лет.

Кафе закрыты. Только из дверей "Синатра" льется розоватый свет. Хотите - зайдем, посмотрим, на месте ли панели из красного дерева и лампа под клетчатым абажуром слева от бара? Со стены по-прежнему смотрят Эмиль Алле, победивший на чемпионате мира в Энгельберге, Джеймс Кутте, Даниэль Хендрикс. Они висят рядышком над стройными рядами бутылок. Конечно, фотографии пожелтели. В полумраке последний посетитель в клетчатой рубашке и с багровым лицом лениво заигрывает с барменшей. В начале шестидесятых она была удивительно хороша, но с тех пор сильно раздалась.

Идешь по пустынной улице Сомейе и слышишь только звук своих шагов. Слева - кинотеатр "Регент", он не изменился, все так же выкрашен в оранжевый цвет и увенчан светящейся малиновой надписью: "РЕГЕНТ". Но и здесь пришлось подновить зал, заменить деревянные кресла и портреты кинозвезд, украшавших вход. Вокзальная площадь - единственное сколько-нибудь освещенное и оживленное место в городе. Скорый на Париж проходит в начале первого. Шумливые солдаты, получившие увольнение из казарм Бертоле, понемногу собираются на перроне с картонками и металлическими чемоданчиками в руках. Некоторые распевают: "Ты елочка моя", - еще бы, ведь скоро Рождество. Они толпятся на второй платформе, задирают друг друга, толкаются. Можно подумать, что они едут на фронт. Среди военных шинелей - бежевый штатский костюм. Его обладатель, видимо, не чувствует холода и нервно сжимает на горле шелковое зеленое кашне. Он переходит от одной группки к другой и тревожно всматривается в лица, как будто ищет кого-то в этой толпе. Вот он спрашивает о чем-то у солдата, говорящего с двумя другими, но все трое только меряют его насмешливым взглядом. Другие отворачиваются и свистят ему вслед. Он же делает вид, будто ничего не замечает и посасывает мундштук. Вот он отводит в сторону светловолосого молодого альпийского стрелка. Тот, видимо, смущен и время от времени косится на своих товарищей. Бежевый человек ухватил его за плечо и что-то шепчет на ухо. Стрелок пытается высвободиться. Тогда он сует ему конверт в карман кителя, молча смотрит в глаза и отходит, подняв воротник пиджака, так как начинается снег.

Человека в костюме зовут Рене Мейнт.