Виноград   ::   Довлатов Сергей Донатович

Отделив небольшую пачку сторублевок, восточный человек шепнул:

– Бери!

Затем он вновь укутал щиколотки банкнотами. Закрепил их двумя кусками розового пластыря. Опять натянул сапоги.

– Где твой «Казбек»? – нахально спросил бригадир.

Восточный человек с неожиданной готовностью достал третью пачку. Обращаясь к бригадиру, вдруг сказал:

– Приезжай ко мне в Дзауджикау. Гостем будешь. Барана зарэжу. С девушкой хорошей тебя познакомлю…

Мищук передразнил его:

– С бараном познакомлю, девушку зарежу… Какие там девушки, батя? У меня старшая дочь – твоя ровесница…

Он подозвал тетю Зину. Дал ей сто рублей, которые она положила в термос. Затем дал каждому из нас по сотне.

Бала хотел обнять его.

– Погоди, – сказал бригадир.

Затем порылся в груде брошенной одежды. Достал оттуда бюст Чайковского. Протянул его восточному человеку.

– Это тебе на память.

– Сталин, – благоговейно произнес восточный человек.

Он приподнял зеленую кепку с наушниками. Хотел подарить ее бригадиру. Потом заколебался и смущенно выговорил:

– Не могу. Голова зябнет…

В результате бригадиру досталась еще одна пачка «Казбека».

Бала шагнул с платформы в темноту. Из мрака в последний раз донеслось знакомое:

Я подару вам хризантему…

– До завтра, – сказал нам бригадир…

А закончился день самым неожиданным образом. Я подъехал к дому на такси. Зашел в телефонную будку. Позвонил экстравагантной замужней женщине Регине Бриттерман и говорю:

– Поедем в «Асторию».

Регина отвечает:

– С удовольствием. Только я не могу. Я свои единственные целые колготки постирала. Лучше приходите вы ко мне с шампанским… Лялик в Рыбинске, – добавила она.

Ее пожилого тридцатилетнего мужа звали детским именем Лялик. Он был кандидатом физико-математических наук…

В тот день я стал мужчиной. Сначала вором, а потом мужчиной. По-моему, это как-то связано. Тут есть, мне кажется, над чем подумать.

А утром я занес в свой юношеский дневник изречение Хемингуэя:

«Если женщина отдается радостно и без трагедий, это величайший дар судьбы. И расплатиться по этому счету можно только любовью…»

Что-то в этом роде.

Откровенно говоря, это не Хемингуэй придумал. Это было мое собственное торжествующее умозаключение. С этой фразы началось мое злосчастное писательство. Короче, за день я проделал чудодейственный маршрут: от воровства – к литературе. Не считая прелюбодеяния…

В общем, с юностью было покончено. Одинокая, нелепая, безрадостная молодость стояла у порога.