Всех убить нельзя (Сценарий)   ::   Наседкин Николай

Э! Э! Что здесь происходит?

Все облегчённо переводят дух, оживают, уже безбоязненно смотрят на хулиганов.

10

УЛИЦА. Вера выскакивает на остановке из троллейбуса прямо в лужу.

Вера. Проклятый извозчик! Не видит, собака, где останавливается? Гад ползучий!.. (Сладостно, в охотку ругается шёпотом, судорожно ищет в кружочке зеркала своё лицо; тушь, конечно, поплыла, глаза - как у крольчихи) Жуть!

Вера горько вздыхает, протирает лицо платочкам. Нашаривает в сумочке тубик с валидолом, выковыривает таблетку, кладёт под язык. С трудом раскрывает-таки зонт. Обнаруживает: одна спица вылезла наружу. Машет рукой ругаться уже нет сил. Ссутулившись, идёт по улице.

Вера (за кадром). И чего это я так расклеилась? Поди, магнитные бури опять... Что же так тяжело на душе?

11

КАБИНЕТ В КОНТОРЕ АНТОНА. Три стола, компьютеры, какие-то схемы на стенах. Антон и его Сослуживец сидят каждый за своим столом. Сослуживец, весёлый, жизнерадостный парень в добротном костюме, ярком галстуке, закуривает сигарету "Кэмэл", протягивает по-американски ноги в лакированных туфлях на край стола.

Сослуживец. Чего это ты такой кислый весь день?

Антон(морщась). Да пива вчера надулся, как идиот. Ну как тут удержишься? Иду мимо "Центрального", а там как раз рекламная кампания - по три бутылки "Клинского" в руки на халяву раздают. Две вчера же и оприходовал. Да ещё ставридину умял - одна соль. С моим желудкам - это самоубийство. (Держится за живот, массирует)

Сослуживец(подначивая). Это тебя жадность губит. Пригласил бы меня, поделился - я бы половину боли на себя взял.

Антон (кисло улыбаясь). Да ладно тебе.

Сослуживец. Слушай, старик, а чего мы здесь торчим? Шеф в управление поехал, уж не вернётся. Давай линять?

Антон. Иди, я сегодня к тёще - так что нам не по дороге. Давай - до понедельника.

Жизнерадостный сослуживец, посвистывая, уходит, на ходу сминает окурок в пепельнице на крайнем столе. Антон сидит некоторое время полусогнувшись, мнёт живот, морщится.

Антон (за кадром). Это уже не жизнь... Если так до могилы мучиться, лучше уж... Ждать, пока сгниёшь заживо? Где это, в "Комсомолке", что ли? За год в благословенной нашей стране оказывается восемьдесят тысяч людей сами точку в своей судьбе поставили... Чёрт-те что в голову лезет!

12

УЛИЦА. Антон (в плаще, кепке), всё так же массируя время от времени живот, идёт по раскисшему тротуара. Задумался. Дорогу ему преграждает Алкаш - образина в засаленой болоньевой куртке с продранными локтями небритая, смрадно дышащая.

Алкаш. Слышь, земляк!

Антон (вздрагивая). А?

Алкаш. Слышь, земеля, рубель надо. Рваный всего. Не хватает.

Антон напрягается. Он видит: шагах в двадцати, у дверей винно-водочного магазина, покуривают и поплёвывают ещё две образины, смотрят на него.

Антон. Нет у меня! (Пробует миновать вымогателя)

Алкаш (Тот, нагло ухмыляясь, преграждает дорогу). А поискать, земеля, а? В карманах-то пошарь, поищи. Сам понимаешь, на пузырь не хватает.

Антон (за кадром). Чего это я? С этими шакалами надо не так... (Выпрямляется, смеривает ханурика взглядом с кудлатой мокрой головы до порыжелых штиблет. Вслух - насмешливо, уничижительно). Что, молодой человек, у вас проблемы?

Алкаш (опешив). Чё проблемы? Рубель надо - не хватает...

Антон (надвигаясь, гневно). Ну-ка, пойдём со мной. Быстро!

Алкаш (отшатываясь). Да чего ты? Никуда я не пойду! Меня ждут вон... (Семенит прочь, к своим приятелям)

Антон (зло сплёвывая). Ну вас всех к чёрту!

Быстрым шагом направляется дальше, прямо по лужам.

13

УЛИЦА. Вечер. Нудит настоящий плотный дождь. Одна из улиц старинного русского города. Деревянные, крашенные зелёной краской старые ворота усадебки. Из калитки выходят Антон, Вера и их дочь Наташка. Вера с Наташкой - под зонтиками. У Антона поднят воротник плаща, кепка надвинута на уши. Он горбится.