Щенки   ::   Льоса Марио Варгас

А девчонки наши, стервозы, пели ему вслед модное болеро: «Быть может, я скажу, быть может — никогда!»

Вот тут и началось у Куэльяра что-то вроде припадков. Ни с того ни с сего возьмет и бросит кий на пол (чего тянешь, шустрик?). Ни с того ни с сего начнет бить в бильярдной бутылки, швыряться окурками, задирать всех подряд. А потом вдруг в слезы — вот завтра, клянусь матерью, скажу ей все или подохну. А то возьмет и убежит из кино («дни уходят, ты горюешь понапрасну…») и несется затем, как безумный, по улице Ларко, а мы — за ним. Отстаньте, мне хочется побыть одному. Ребята — да ты что, Фитюлька, нечего робеть, уже время, решись, «быть может, я скажу, быть может — никогда»…

А то засядет в «Часки» и набирается до чертиков. Как я себе противен, Лалик, как мне тяжело, Чиж, убить бы кого, что ли! Мы его чуть не волоком доставляли домой. Ну решись, Фитюль, решись наконец! А наши девочки, вот заразы, житья ему не давали: «и той, что всех дороже, смелее, ну ты что же!» Плохо, говорили мы, пропадет он, пьянью станет, забулдыгой, бандитом…

Так прошла зима, настало другое лето, и вместе с солнышком, с теплыми днями в Мирафлоресе появился Качито Арнилья. Он учился на архитектурном факультете, водил собственный «понтиак» и отлично плавал. Этот Качито сразу причалил к нашей компании. Мы поначалу — в штыки, и девочки — тоже, что тебе надо, кто тебя звал-то? Но Тересита за него горой — перестаньте! — блузочка беленькая, — нечего приставать к нему! — юбочка в складочку, — пусть сядет со мной, я его пригласила, — матросская шапочка, blue jeans.

И ребята — старик, ты что — ослеп? А Куэльяр — нет, он все видит. И они — дурак, Качито за ней мажет, он ее уведет, будешь спать — тебе крышка! А Куэльяр — подумаешь, пусть уводит! Разве его это не трогает? А Куэльяр — чего ему, сс-ооб-ственно, пп-еереживать? — Разве он ее не любит? — А Куэльяр — зз-а чч-то ее, сс-сс-обственно, любить?

Качито «сделал» Тереситу в конце января, и она стала его постоянной девушкой. Бедный Фитюлька, говорили мы, надо же, как все вышло! И только из-за нее, из-за этой гребаной вертушки, из-за этой фифы бессовестной. Ну и подложила ему подлянку! Но девочки в ее защиту: правильно сделала, он сам виноват. И Чабука — до каких пор ей терпеть? И Японочка — это с его стороны подло, она не виновата.

Сколько времени извела на него, ужас! Все сроки вышли. И Пуси — Качито, он очень симпатичный! И Фина — очень интересный и вообще хороший, все при нем! А Чабука — ваш Куэльяр — тряпка. И тут Японочка — рохля, не мужчина!

Вот тогда Фитюля Куэльяр снова взялся за старое. Ну и ну, говорил Лало, значит, правда, что он полез в волны на Святой неделе? И Чижик — волны? волняги метров в пять, а то и все десять! И Большой — грохот, такого не бывало, все раздевалки залило. А Чабука — даже набережную так окатывало, что все машины мокрые… В море никого, кроме Фитюльки!

Небось хотел покрасоваться, доказать свое этой Тере Аррарте? Конечно! Назло делал, чтобы досадить ее милому? Ну да, мол, смотри, что я могу, а у тебя кишка слаба, зря хвастаешься, что настоящий пловец! Стоит, мол, и ежится не хуже девок да этой мелкоты. Смотри, Тере, какого парня ты потеряла!

И почему это на Святую неделю море всегда бушует? — говорила Фина. А Японочка — оно злится на евреев, которые распяли Христа. И Большой — разве его евреи убили, он всегда считал, что римляне! Вот дурачок!

Мы сидели на парапете, — Фина — девочки в купальниках, — Большой, — свесив ноги, — Маньуко, — и нас обдавало брызгами, — Японочка, — от волн, которые опрокидывались у самого берега, — Чабука, — вода была страшно холодная — Пуси, — и грязная, черная, — Чижик, — а пена бурая, — Тересита — с травой, водорослями и всякой дрянью — и Качито Арнилья.

И вдруг, т-сс, посмотрите, вон наш Куэльяр прикатил.