Хендерсон, король дождя   ::   Беллоу Сол

Думает — котёнок.

— Главное, он в восторге.

Действительно, благодаря львёнку Дахфу у мальчика заметно повысилось настроение. Потом я взял его с собой в салон и показал картинки в журнале. Ночью он уснул у меня на коленях. Я попросил стюардессу присмотреть за львёнком.

На этом-то этапе полёта память и преподнесла мне приятный сюрприз. Оказалось, долгая жизнь имеет свои преимущества. В моем прошлом отыскались и положительные моменты. Вспомнилось, как после смерти Дика, в неполные шестнадцать лет — я был на первом курсе колледжа, и у меня уже росли усы — мне пришлось уйти из дома. Я просто не мог видеть душевные терзания отца. Он недвусмысленно дал понять: род Хендерсонов кончился в тот момент, когда Дик пробил злополучный кофейник в том несчастном греческом ресторанчике. Дик был широкоплеч, с курчавой шевелюрой, как все мы. Он утонул близ Платсберга, штат Нью-Йорк, а папа стал смотреть на меня безумными глазами, полными отчаяния.

Пожилой человек, чьи силы на исходе, способен обрести в гневе второе дыхание. Теперь-то я это понимаю, но откуда мне было знать об этом в шестнадцать лет? В то лето я работал на автомобильной свалке милях в трех от дома — кромсал, превращая в металлолом, старые автомобили. К вечеру я весь покрывался потом, грязью и ржавчиной; глаза слезились от долгой работы с автогеном. В день похорон Дика я тоже работал. А вечером, вернувшись домой, поспешил облиться водой из поливального шланга в маленьком, запущенном саду позади дома (впоследствии я срубил его целиком). На меня обрушились ледяные струи, обдавая космическим холодом. Из дома выглянул отец и начал орать на меня. На этот раз он отбросил свою обычную интеллигентность и матерился по-чёрному.

И я ушёл из дома. Добрался автостопом до Онтарио и устроился на работу в парке отдыха. Парк одновременно служил ярмарочной площадью; хозяин, мистер Хансон, определил меня на ночлег в конюшню. Там по мне шныряли крысы, а на исходе ночи начиналась мойка лошадей, и я просыпался весь мокрый.

Я работал со Смолаком. Этот престарелый бурый медведь начисто испарился из моей памяти. Его назвали Смолаком в честь дрессировщика, который бил его и в конце концов бросил на произвол судьбы. У несчастного зверя выпали все зубы, а шерсть позеленела от возраста. Однако даже этому жалкому существу Хансон нашёл применение. Медведь был обучен езде на велосипеде. Теперь-то он до того одряхлел, что мог есть из одной миски с кроликами, а потом, стоя на задних лапах, сосать молоко из бутылочки. Тем не менее, Хансон придумал один трюк, и вот тут-то я и пригодился. До конца сезона оставался месяц, и на протяжении всего этого месяца мы со Смолаком дважды в день потешали публику катанием на «русских горах». Сидя вдвоём в люльке, мы то возносились к небесам, то проваливались в бездну. От страха мы прижимались друг к другу. Этот многострадальный зверь рычал на меня — получалось что-то вроде хрюканья. Иногда ему случалось обмочиться. В то же время он явно воспринимал меня как товарища по несчастью и ни разу не поцарапал. Я брал с собой пистолет, заряженный холостыми патронами, но мне так и не пришлось пустить его в ход. Однажды я сказал Хансону: «Мы с мишкой — два сапога пара. Оба — отверженные». По ночам я часто думал об отце. Но вообще-то большая часть моего времени проходила в обществе Смолака, и мы очень сблизились. Комедианты перед равнодушной толпой, мы стали духовными братьями. Можно сказать, что он меня «омедвежил», как я «очеловечил» его. Так что прежде, чем на моем горизонте появились свиньи, на меня наложило глубокий отпечаток общение с медведем. Думаю, рано или поздно Дахфу понял бы это.

* * *



— Нет, вы только посмотрите на них, — с улыбкой произнесла стюардесса, заметив, что мы с ма�