Час Ноль   ::   Кристи Агата

В этот самый момент мистер Тривз осторожно садился в свой «даймлер», специально выбранный им из-за особо мягкого хода. Машина доставила его к дому на тихой площади. Услужливый швейцар помог снять пальто. Мистер Тривз прошел в библиотеку, где в камине полыхали угли. Спальня находилась в соседней комнате: из-за больного сердца мистер Тривз никогда не поднимался наверх.

Он расположился перед камином и пододвинул к себе дневную почту.

Голова его еще была занята мыслями, которые он высказал в клубе.

«Вот и сейчас, – размышлял он, – наверняка готовится какая-нибудь драма, какое-нибудь будущее убийство. Окажись я на месте автора этих забавных рассказов о кровавых преступлениях, я бы, пожалуй, начал с джентльмена преклонных лет, который сидит перед камином, разбирает почту и, сам того не ведая, движется – к нулю…»

Он открыл конверт и рассеянно взглянул на извлеченный оттуда лист бумаги.

Неожиданно мечтательное выражение исчезло с его лица. Действительность грубо вторглась, разрушив его романтическое настроение.

– Вот так новость, – удрученно произнес мистер Тривз. – Этого только недоставало! Вот уж есть с чего прийти в отчаяние. Надо же, после стольких лет! Это совершенно нарушит все мои планы.



«Дверь откройте: вот и люди…»

Январь, 11.



Человек на больничной койке шевельнулся и сдавленно застонал.

Дежурная сестра тут же встала из-за своего столика и торопливо подошла к нему. Она поправила подушки и помогла ему принять более удобное положение.

Вместо благодарности Ангус Макуэртер пробурчал что-то невнятное. Его переполняло чувство горечи и протеста.

К этому времени все уже давно должно было бы кончиться. Он был бы недосягаем для всего этого! Черт бы побрал это дурацкое деревце, неведомо откуда взявшееся на самой середине скалы! Черт бы побрал эту услужливую пару влюбленных, которым вздумалось поворковать у самого обрыва, несмотря на холод зимней ночи!

Не будь их (и дерева!), все бы уже кончилось – всплеск ледяной воды, короткая борьба, возможно, и – забвение, конец загубленной, бесполезной, безнадежно нищей жизни.

И где же он теперь! Жалкий шут, валяющийся на больничной кровати со сломанным плечом и перспективой полицейского расследования предпринятой им преступной попытки самоубийства.

Черт возьми, ведь это его собственная жизнь, не так ли?

А если бы попытка удалась, его бы похоронили, исполнившись жалости к бедному безумцу.

Безумцу, черта с два! Его голова никогда в жизни не была такой ясной, как в тот день. И самоубийство представлялось наиболее логичным и разумным решением, к какому только мог прийти человек в его положении. Дошедший до точки, вечно больной, оставленный женой, которая ушла от него к другому. Без работы, без привязанностей, без денег, здоровья и надежды – нет, покончить со всем этим было единственно возможным решением.

И вот он здесь в совершенно дурацком положении. Вдобавок ему еще предстоит выслушивать увещевания какого-нибудь мирового судьи-праведника, и все за то, что он поступил разумно с достоянием, которое никому, абсолютно никому, кроме него, не принадлежит – с собственной жизнью.

От этих мыслей он даже захрипел от злости.

Сестра тут же оказалась рядом.

Она была молода, рыжеволоса, с добрым, пусть и деланно-участливым выражением лица.

– Вам больно?

– Нет.

– Я дам вам успокоительное, вы уснете.

– Я не нуждаюсь в успокоительном.

– Но…

– Вы что, думаете, я без вас не смогу справиться с какой-то болью и бессонницей?

Она ответила мягкой улыбкой, снисходительно глядя на него при этом.

– Доктор сказал, что вам можно поесть.

– Мне наплевать, что сказал доктор.

Она поправила одеяло на его кровати и подвинула стакан с лимонадом чуть ближе к нему. Ему стало немного стыдно за себя, и он сказал:

– Извините, если я был груб.