ЗАПИСКИ СТРАНСТВУЮЩЕГО ЭНТУЗИАСТА   ::   Анчаров Михаил Леонидович

И я закричал, как мог сильней и ужасней:

Проиграл я на райских выгулах

Все имущество и рубли!

И господь меня с неба выволок

И велел лететь до Земли!

Микрофон повеленье прогавкал!

Подтолкнули пониже спины!

Томагавки вы, томагавки!

Иностранные колуны!

Я лечу, поминая маму,

Что планетою мы зовем!

Я лечу, как репей упрямый,

И хочу настоять на своем!

Встречный ангел меня не понял

И мигнул со старой доски!

Мимо ангелов мчатся кони

Бесконечной моей тоски!

Люди били, и годы били!

Нищета – хоть в кулак свисти!

Где ж вы, ангелы, жили-были,

Чтоб от жизни меня спасти?!

Эй, планета, к дерьму прикована!

Трубки мира рассвет трубят!

Божьим промыслом атакованный,

Я лечу полюбить тебя!

Не боись, планета порватая!

В сорок третьем был Страшный Суд!

И опять, рукава закатывая,

Снова нищие мир спасут!

Приземляюсь! Залег в бурьяне!

В парашюте полет зачах!

Басни кончились! Плащ мой рваный!

Пыль и снег на моих плечах!

Я планету от страха вылечил!

Каждый выжил в своем краю!

Мы – земля! Мы дети чистилища!

Непристойно нам жить в раю!

30

Дорогой дядя!

Я поднялся в лифте и постучал в дверь своей квартиры! Я пробовал звонить, но звонок не работал. Конечно! Достаточно уехать в Элладу, как пропадает контакт, и надо бухать в дверь ногой.

Я давно подозревал, что «дорогой дядя» и «деос акс махина» – мое спасение со стороны –это одно лицо. И наконец я с ним встретился. Лицом к лицу.

-    Это ты там купил? – указывая на мои пиджак и трусы, спросила жена Субъекта, напирая на слово «там».

-    Проводница подарила, – сказал я.

-    А где твои одежда и чемодан?

-    Сперли на пляже в Одессе. Она вздохнула:

-    Только у нас может так быть.

-    Там тоже воруют! – парировал я. – В чем дело? Вам мало, что я Апокалипсис отменил? На хрена вам сувениры?

-    Расхвастался, – сказал Субъект. – Жена, заткнись.

-    Где он? – спрашиваю. – Где мой «дорогой дядя»? Мой «деос экс махина»?

-    Сейчас выйдет. Он много работал, сочинял, теперь он отдыхает. Он попросил валенки.

-    Летом?

-    Возраст все-таки.

На столе я нашел письмо от матери моего ребенка. Я его потом приведу полностью, а сейчас последнее отклонение. Я возвращался.

Родной дом живет. Завод работает. Что же изменилось? Конечно, я сам и люди – одни растут, другие стареют.

Человечество рождается – ребеночек планеты. Ну, посмейся над нами, посмейся, малыш. Но если ты родился, то все недаром – и наше гнусное богатство, и наша гнусная нищета, и наше гнусное расточительство, и наш способ жить, лишь поедая неразумного, а не лаская его насмешливой нежностью, и наш гнусный опыт наркоза, гипноза, мафиозо и Ломброзо, наше гнусное неумение замечать перемены, и наша гнусная боязнь ликования. Посмейся, малыш. И начинай складывать судьбу, а не умножать будущие бегучие растраты. Человек может надеть только одну пару ботинок, вторую – разве что на руки, третья будет болтаться на шее, связанная шнурками, а четвертая – в мешке за спиною, ожидая дня, когда ее выкинут. Малыш, нельзя жить, таская на горбу мешок ботинок, переодевая их на каждом шагу при встрече с другим мешочником. Малыш, скинь туфли узкие – и босиком – была такая песенка. То же самое сделает девчонка. Все равно так будет, когда вы останетесь наедине.

Ботинок – защита ноги. Его надо оставлять там, где работают. А мы даже по асфальту и по траве не ходим, не идем босиком. Пыль? Грязь? Сейчас в каждом доме ванны. Малыш, мы даже в личных машинах ездим в ботинках.

Малыш, мы визжим, когда наступаем друг другу на ноги. Визжали бы меньше, если бы наступали босиком. Но кто из нас на это пойдет? Самое прекрасное, что я видел, – это когда босая девчонка садится в машину.

Мы мечемся по планете не за впечатлениями, а чтоб не воображать. А без этого нет будущего.

Мы все время болтаем об уровне жизни, а он уже давно достигнут. Но его каждый раз приходится вытаскивать за шиворот, как пьяного с телебашни. Потому что уровень жизни пожирают наши растраты и жадность жрецов, одуревших от страха, что они живут один раз. Малыш, представь себе, я видел женщин средних лет, купающихся в море, не снимая с пальцев и ушей дорогостоящих «булыжников».

Малыш, у человека одна одежда – тело. Все остальное – амуниция, эрудиция, амбиция, инквизиция. Речь не о том, чтобы ходить по морозу голым, а о том, что норма достигнута, а все остальное – турнюры, педикюры, маникюры, куафюры и другие покупные, а главное, продажные шкуры. Старухи и старики не тогда уродливы, когда постарели, а когда видно, что они всю жизнь жрали даром без очереди и лгали.

Малыш, это обучение свободе. Свобода – это не выбор между заданностями, а торжество над выбором. А так ли уж они заданы, эти заданности, так ли уж они абсолютны? Пока что единственный живой детерминизм, живая причинность – это кто родился, тот умрет. Да и то неизвестно, навсегда ли это.

Все остальное можно изменить. То есть повлиять на процесс, а стало быть, на результаты.