Зачем далеко ходить?   ::   Смехов Вениамин Борисович

Первое, что было обнаружено сразу после обеда, – мой пример уже заразителен. В салоне автобуса номер шесть между остановками «Кинотеатр „Слава“ и „Ветеринарная академия“, не успел я подыскать возможность поработать, раздался голос, похожий на мой собственный, и фраза, слово в слово повторяющая меня: „Парень, а парень! Будь настолько добр, предложи пожилому человеку посидеть на своем месте, вот так лучше“.

Конечно же рано было преувеличивать успех, но я все-таки проликовал целую остановку и вышел из автобуса, прибавив в уме еще 27 человек на свой счет.

К семи вечера пришло второе дыхание. Люди торопились в театры, в гости и на концерты. Городской транспорт выходного дня переполнялся до крайности. Я настойчиво трудился, громко привлекая внимание к каждому новому факту моего гуманизма. Раза два некоторые пытались упрямиться – как со стороны сидящей молодежи, так и с обратной стороны. Тут мне помогала растроганная публика, и в результате мы все-таки сажали кого надо, по справедливости. Дважды повторялась история с моими последователями, что приводило меня в душевное ликование. Я на короткое время вдруг сделался мечтателем: а что, если организовать тайное общество и, например, назвать его «Борьба за Уступание Места Старшим» (сокращенно «БУМС»)? Или даже ассоциацию более широкого значения, скажем, «Чуткое Поведение Человечества», сокращенно «ЧПЧ»?

Приближались сумерки, что было замечено мною как по заходящему солнцу, так и по замедлению второго дыхания. Где-то между девятью и десятью часами вечера я сэкономил свои силы в последнем рывке. Проезжая в шестом номере автобуса в домашнем направлении, я от «Академии» до остановки «По требованию. Крематорий», не меняя салона, а только переходя из края в край, ухитрился четырежды проявлять мою сегодняшнюю чуткость. Я уступил двум инвалидам, завернутому грудному существу и миловидной даме, которую не без основания подозревал в известном положении. Явная сдача позиций сказалась на том, что уступать-то я уступал, а вот свидетелей считать было бы нечестно. Свидетели не менялись до самой остановки «По требованию. Крематорий». На улице потемнело, я вышел, и мне вдогонку раздалось привычное на сегодняшний день: «Ах, какой воспитанный гражданин! До чего приятно видеть таких культурных!» Но я даже не обернулся, ноги мои с трудом передвигали утомленное туловище. И наконец вчерашний выходной подобрался к своей, честно скажу, неприглядной точке с запятой. Вспоминаю себя разбитым, где-то в глубине души счастливым, но все-таки главным образом разбитым, усталым, нервным. И сижу я на втором сиденье, потому что трамвайная пассажирка комсомольского вида сразу вскочила, только я взобрался с передней площадки. Она поняла мою разбитость и тут же уступила мне место. Я дал ей три копейки, сказал: «Спасибо, девочка, оторви мне билетик, пожалуйста», – и приступил к посадке на уступленное место. Потом мне явились две сидячие мысли на выбор, и я решил сначала подумать насчет того, как это девочка успела заразиться примером моего личного прогресса, а уж потом на вторую тему – с какой стати мне место уступают в мои еле-еле сорок лет? Но додумать хотя бы первую тему мне совершенно не позволил сильный шум в трамвае. Усталые уши поневоле обратились к пассажирскому возмущению, и тут я понял, что это касается лично меня. Крики, помнится, были такие:

– Смотрите-ка, и ведь одет прилично!

– Да-да, одет прилично, а глаза нахальные.

– Надо же, девочка уступила пенсионеру, а этот поспешил, Илья Муромец.

– Да они, нынешние, и родного дедушку переступят!

– Наверное, инженером, галстук-то модный, али композитором!

– Ага, композитором, глаза больно нахальные. А может, почтовым ящиком – вид уж больно из себя заносчивый.