Записки без названия   ::   Рахлин Феликс

Intermezzo-8

МОЙ ХАРЬКОВ

Тебе не повезло на яркую славу: ты – не Одесса с ее ласковым морем, пестрым Ланжероном, задумчивым Дюком, всемирно знаменитой Дерибасовской. Тебя не упоминают в анекдотах, и нет о тебе ни одной песенки, которую пели бы в народе, а не на официальном концерте по случаю очередного…летия.

Ты и не Ленинград – город "самых культурных" людей, самых богатых музеев, а улиц и площадей столь прославленных, что даже ни разу не побывавший там человек помнит хотя бы два-три названия: Невский, Фонтанка, Дворцовая площадь… И не Владивосток, о котором Ленин сказал, что он – "город нашенский", не Киев с его каштанами (хотя и у тебя их не меньше!), не Таллинн – город-шкатулка, где, по Чичибабину, "Томас лапушки развел". Не южный Ростов, о котором, даже если ничего не знаешь, то скажешь, что он "на Дону". И не Ростов северный – хотя и маленький, но великий.

И уж, конечно, не Москва, – наша единственная, наша своенравная красавица, от которой каждый день всего можно ждать.

А ты, Харьков, – чем ты знаменит? Каков твой общеизвестный символ? Ну, конечно, турбины, самолеты, приборы, Людмила Гурченко… Но ведь такое (кроме Людмилы) есть во многих городах. А она на нас обиделась – и знать не хочет… Что же в Харькове свое, неповторимое, особенное?

Кто-то ответит: ХТЗ. Но другой, особенно если колхозник, тут же ядовито расшифрует: "Хрен, Товарищ, Заведешь!" Вот вам и символ.

Однако из твоих, о Харьков, 325-и и моих 52-х 42 мы прожили вместе. А это что-нибудь да значит.

Твои улицы, парки, рынки – мой личный музей. Я сам себе и посетитель, и экскурсовод. И – экспонат. Вот здесь я впервые переступил порог школы, а вот на этой аллее впервые обнял и поцеловал девушку. А в этом ЗАГСе женился, а вот тут стоял роддом, где я принял из рук нянечки голубой кулек – своего новорожденного сына..

Хожу по твоим улицам, как по музею – и как по кладбищу. Сколько дорогих людей жили тут – и как будто их не бывало: ушли, покинули мир – и никто не помнит их радостей, мук, их неповторимых голосов. А если и помнит, то старается забыть…

Папа и Мама!

В тесной своей могиле

Вы – бок о бок, вы – вместе, вы – рядом, – как страдали, как жили.

Вы навек неразлучны! Не об этом ли счастье мечтали,

Под столыпинский стук проносясь в неоглядные дали?

Не страшны вам теперь ни донос, ни допрос, ни навет -

Вы свободны – навек, и спокойны – навек!

Мама и Папа!

Разве было вам лучше на койках железных в тюрьме?

Разве не была ночь воркутинская и холодней, и темней?

Разве нары в вонючих бараках были мягче соснового гроба?

Отчего же вы оба молчите? Отчего не поете? Отчего же не пляшете оба?

Папа и Мама!

Повезло вам в жизни – да так, что только держись!

Распрощавшись с вами до срока – воркутинские нары тихо грустят,

И безумно тоскует, вас не дождавшись, Магадан ли, Тайшет или какой-нибудь Бийск…

Мама и Папа!

Если б вы только знали, какая бушует над вами чудесная жизнь!

На ваших костях.

Для ваших убийц.

(Конец книги 1-ой)

16

Писано в годы застоя – "намек" на по-прежнему традиционно-бездарное государственное руководство.

В то время о клонировании еще не писали в популярных изданиях. – Примечание 2003 г.

Довольно подробное описание этой листовки дал в своем документальном романе "Бабий Яр" Анатолий Кузнецов. Но я запомнил, кажется, и такие подробности, о которых он не написал.

Через 10 лет цены возросли вдвое. Сколько же будет стоить лечебная вошь через 1000 лет? – Примечание 1980 г.

Маменю (идиш) – ой, мамочка!

Сифогранты – сословие руководителей на острове Утопия, созданном фантазией социалиста-утописта Томаса Мора.

ВРИО – аббревиатура: временно исполняющий обязанности. – Примечание 2003 г.

Мои сведения о политике гитлеровцев в отношении цыган спустя лет пятнадцать после написания этой фразы существенно уточнил большой знаток истории Катастрофы харьковчанин Ю.М.