Записки без названия   ::   Рахлин Феликс

Совесть-то есть же у человека – тем более, у агитатора!

Итак, вот, оказывается, какова цена славы: четвертушка гонорара. Глядя в хитренькие, пьяненькие глазки своего "соавтора", я объяснил ему всю механику дела – и, видимо, слишком подробно, потому что он заподозрил меня в лукавстве. Сперва, правда, ничего не сказал, молча подписал авторское соглашение на предложенных мною началах, зато буквально назавтра явился – и говорит с какой-то гаденькой улыбочкой:

– Я, товарищ Рахлин, вы, конечно, извините, но в настоящее время обстоятельства, учитывая особенности текущего момента, а также, во-первых, поскольку план не выполняется, прогрессивки не плотют и большие простои оборудования…

– Короче: в чем дело?

– Да уж извините, а я решил, что нельзя ли переписать на "по 50 процентов": вам половину, но и мне половину, так уж никому обидно не будет…

Соглашение уже было накануне мной передано в издательство. Я позвонил туда.

– Ах, подлец! – возмутился непосредственный редактор брошюры Марк

Глузберг, – такого у нас еще ни разу не бывало. Ну, пришлите гада, мы ему объясним.

На другой день "гад" пришел ко мне извиняться:

– Понимаете, мне сказали там вчера, что 25 процентов – это рублей

300 – 400. А этого мне вполне достаточно на вставление зубов. Вот видите – мне зубы надо вставлять…

И, оттянув губу, показал голые десны. На пропойной физиономии – умильная улыбка: ну, доволен человек, и меня приглашает порадоваться, что будут у него новые, дармовые зубы. Да еще и "слава", уступленная мною за 25 процентов гонорара. Как раз цена протеза.

…Через некоторое время в Харьковском книжном издательстве вышла брошюра "В переконуваннi…" и т. д. Рахлиным там, слава Богу, и не пахло. Пахло спиртом с ремонтного участка: мой "соавтор", дыша через новые зубы перегаром, раздавал автографы. А я купил, наконец, свой первый после армии очень приличный коричневый костюм.

К сведению книголюбов: брошюра интересна лишь с бытописательской точки зрения.

Году, примерно, в 1959-м вызвала меня, редактора заводского радиовещания в свой кабинет моя начальница – заместитель секретаря парткома по идеологической работе товарищ Валетова Наталья Тимофеевна.

У этой сорокалетней благоуханно-чистенькой, всегда с иголочки одетой, миловидной руководящей дамы был свой собственный стиль руководства, свой способ успешного контакта с людьми: она… целовалась.

Вот ей что-либо от вас надобно. Например, чтобы вы вошли в состав какой-либо кляузной комиссии, или поехали в изнурительную командировку на целину – читать там лекции, или вступили в ряды добровольной народной дружины, или сочинили какую-то срочную бумагу… Она вас вызывает к себе в кабинет и принимается безудержно льстить, пожимать руку, заглядывать в глаза и, наконец, непременно целует в щеку.

Совестно признаться, но, не раскусив сначала эту игру, я простодушно расценил такое поведение как знаки чисто женского внимания к моей персоне. Как хотите, но для людей неизбалованных прийти к такому выводу отчасти даже соблазнительно.

Потом-то я увидел, что те же нежности она расточает и другим мужчинам, притом – независимо от их возраста и зачастую вполне публично. Скажем, вручая подарок за хорошую работу какому-нибудь престарелому общественнику, не преминет чмокнуть его в пухлую старческую морду. Рамолический деятель млеет от удовольствия, публика радостно аплодирует, а хитрая бабенка наживает моральный капитал. "Умеет она работать с людьми!" – неоднократно слышал я восторженные отзывы идеологических активистов.

Вот и на этот раз, едва я вошел, Валетова бросилась ко мне, благоухая хорошими духами. Заглядывая в глаза, стала говорить, какой я "умничка" и какой "лапочка".