Жизнь во время войны   ::   Шепард Люциус

– He-e, – ответил первый пилот. – Ну какой ты идиот, видно же. От этих лучей нам много чего видно, а остальным нет.

– Особенно всякая дрянь, – второй подлил масла в огонь. – Души, например.

– Привидения.

– А то и будущее.

– Во-во, это у нас коронный номер, – сказал первый пилот. – Так что, парни, хотите знать, что вас ждет?

Они в унисон кивнули, солнечный луч скользнул по обоим щиткам: два злобных робота выполняют одну и ту же программу.

Джилби рванулся к кабине. Первый пилот захлопнул дверь, и Джилби, рассыпая проклятия, замолотил по пластику. Второй пилот щелкнул переключателем на приборной доске, и через секунду загремел его усиленный электроникой голос:

– Прямо, потом мимо погрузчика, пока не упретесь в бараки. Там как раз военторг.

Минголла и Бейлор кое-как оторвали Джилби от «Сикорского», но орать тот перестал, лишь когда они дотащились до автопогрузчика с гробами: серебряные слитки, сокровище великана. Там Джилби постепенно умолк и прикрыл глаза. У военторга они уговорили капрала военной полиции подбросить их до города; джип с рычанием выкатился на бетон, и Минголла оглянулся на «Сикорского». Пилоты расстелили рядом с машиной брезент, разделись до трусов и улеглись загорать на солнце. Шлемов они так и не сняли. Дикое сочетание загорелых тел и черных шапок действовало Минголле на нервы, напоминая о старом фильме, в котором мужик попал в передатчик материи вместе со случайной мухой и в результате получил себе на плечи мушиную голову. Может, подумал Минголла, пилоты и не врут насчет своих шлемов – может, их уже и вправду не снимешь. Может, такой странной стала эта война.

Заметив, что Минголла оглядывается на пилотов, капрал-патрульный резко рассмеялся.

– Да это же, – заявил он с безапелляционностью человека, который знает, о чем говорит, – натуральные психи!

Шесть лет назад Сан-Франциско-де-Ютиклан был горсткой туземных хижин и бетонных бараков, расставленных среди пальм и банановых листьев на восточном берегу Рио-Дульче, в том месте, где реку пересекало фунтовое ответвление Панамериканского шоссе; однако с тех пор городок расползся на оба берега и пополнился десятками баров и борделей – оштукатуренными коробками всех цветов радуги с неоновыми чудовищами на крышах. Драконы, единороги, жар-птицы, кентавры. Капрал-патрульный доверительно сообщил Минголле, что вывески эти – никакая не реклама, а закодированные символы величия их хозяев: например, красный тигр, пробирающийся сквозь зеленые лилии и синие кресты, сообщает о том, что владелец богат, принадлежит к тайному католическому обществу и неоднозначно относится к политике правительства. Заведения росли и процветали, старые вывески снимались, уступая место новым, крупнее и ярче, и эта борьба света и символов как нельзя лучше соответствовала духу места и времени, ибо Сан-Франциско-де-Ютиклан был не столько городом, сколько симптомом войны. Грязным и убогим по своей сути, несмотря на сияние ночного неба. В мусоре рылись бездомные собаки, строптивые шлюхи плевались прямо из окон, и, если верить капралу, не так уж редко случалось наткнуться на труп – скорее всего, жертву беспризорников из окрестных джунглей. Между барами тянулись узкие улочки, покрытые ковром из пустых жестянок, фекалий и битого стекла; беженцы попрошайничали на каждом углу, выставляя напоказ ожоги и пулевые раны. Дома росли в такой спешке, что почти у всех получались скособоченные стены и обвислые крыши, они отбрасывали неправдоподобно зубчатые, словно на психоделических картинах, тени, выставляя наружу пропитавшее весь этот город напряжение. И все же Минголле было легко и почти радостно.