Зимой в Афганистане (Рассказы)   ::   Ермаков Олег Николаевич

Шварев слонялся вокруг него, поддавал ногой мелкие камни и печально посвистывал.

– Ну что ты ёрзаешь, Шварев? – недовольно окликнул его ротный.

– Товарищ капитан, а может, они как-нибудь умудрились просочиться в кишлак?

– Ну а наши ребята там зря, что ли, полночи валялись? Если только, конечно, они там не дрыхли...

– А может, товарищ капитан, прошмонаем кишлачок? Вдруг он набит оружием и духами?

Капитан задумчиво продул расческу, аккуратно вложил ее в футляр и спрятал. Шварев выжидательно смотрел на него.

– Сколько у тебя там меток, Шварев? – устало спросил капитан.

– Каких меток?

– На прикладе, на прикладе, Шварев. Что я, не знаю, где вы метки ставите? Все знаю, Шварев. И когда-нибудь за порчу оружия три шкуры спущу.

– Разве это порча? Мы легонько. Маленькие царапинки, и все, – сказал с улыбкой стройный сероглазый Салихов.

– А ты зачем на прикладе метки ставишь?

Салихов покраснел и пожал плечами:

– Где же отмечать?

– Тебе? На пятках и кулаках.

Все засмеялись.

«У всех лица бурые, а у него – млечное. Что он, специально бережется от солнца?» – вдруг подумалось Костомыгину, глядевшему на удлиненное ласковое лицо Салихова.

Салихов был любимцем роты. У него был мелодичный голос, и на гитаре он играл отлично. Он никогда ни с кем не ругался, не трогал «сынов» и не кричал на них. Все свободное время он проводил на спортплощадке вместе с земляком из пехотной роты, – их тренировки собирали много зевак. Если же погода была скверная, лежал на кровати с книгой. В миру его ждала большеглазая, черноволосая девушка с таким же нежно-млечным лицом, как и у него; ее большая фотография хранилась в тумбочке, и ротные бабники иногда тайком вынимали ее и сладострастно рассматривали. Салихов очень часто получал от своей девушки пухлые конверты, и все завидовали ему. На шее у него висела кожаная ладанка с прядью ее волос, – и все завидовали Салихову. Костомыгину хотелось сойтись с ним поближе. Он отводил душу в письмах старшему брату, но что письма? Совсем другое дело – живой разговор с умным собеседником. Он думал, что Салихов тоже, наверное, измучился жить без родственной души, но стеснялся подойти к нему и завести речь о серьезных книгах и всем таком прочем. Он надеялся, что Салихов как-нибудь сам заговорит с ним. Но Салихов не заговаривал и вообще почти не замечал «сынов».

– Так сколько у тебя царапин на прикладе, Шварев? – спросил капитан, наблюдая за возвращающимися от кишлака взводами.

– Шесть.

– И все мало тебе?

– Мало.

– Ты настоящий Дракула, Шварев.

Все засмеялись.

– А что вы ржете? – с усмешкой спросил ротный. – Вы знаете, кто такой Дракула?

– Нет, – откликнулся кто-то.

– Ну так и нечего.

– А кто он такой, товарищ капитан? – угодливо спросил «чиж» Медведев. – Он что, тоже меточки ставил?

– Нет, – ответил капитан. – Он княжил в пятнадцатом веке и прибивал гвоздями шапки...

– К головам? – догадался Медведев.

Капитан кивнул, и все захохотали так, будто он бог весть как остроумно пошутил.

– Ну, я до этого еще не докатился, – с довольной улыбкой сказал Шварев. – Так что какой я Дракула?

– Да, – согласился капитан. – Разница есть. Он был не сержант, а князь.

Подъехали БМП. Солдаты разделились на экипажи, достали сухие пайки: консервированный свиной фарш, консервированный сыр, сахар и хлеб – и приступили к завтраку, рассевшись на земле вокруг машин. Шварев вмиг опустошил банку с фаршем, прикрывая глаза от удовольствия, съел нежный желтый сыр, похрумкал весь сахар, выдул полфляжки воды, замер, к чему-то прислушиваясь, и вздохнул:

– Только раздраконил.

– Да! – откликнулся водитель Мамедов. – У тебя там ба-а-льшой дракон! – Он ткнул пальцем в поджарый живот Шварева и засмеялся.