Зуи   ::   Сэлинджер Джером

Моя прелесть, мое дитя, вечно ты играешь, разыгрываешь трагедии.

Зуи внезапно прервал чтение, услышав голос матери - настойчивый, наигранно-деловитый - по ту сторону двери:

- Зуи? Ты все еще сидишь в ванне?

- Д_а, я все еще сижу в ванне. А что?

- Можно мне войти на секундочку?

- Господи, мама, да я же в ванне сижу!

- Боже мой, я на м_и_н_у_т_о_ч_к_у, прошу тебя. Задерни занавеску.

Зуи бросил прощальный, взгляд на страницу, потом закрыл рукопись и бросил ее на пол возле ванны.

- Господи Иисусе Христе,- сказал он.-- Мне чудится, что я лежу мертвая под дождем!

Ярко-красная, усыпанная канареечно-желтыми диезами, бемолями и скрипичными ключами, занавеска для душа была подвешена на пластмассовых кольцах и хромированной перекладине и сдвинута к изножью ванны. Зуи сел, наклонился вперед и резко дернул занавеску, так что она совсем скрыла его из виду.

- Хорошо, господи. Если уж входишь, то входи,- сказал он.

В его голосе не было характерных актерских модуляций, но это был почти чрезмерно звучный голос; и когда

Зуи не старался его приглушать, он немилосердно "разносился". Много лет назад, когда он еще выступал в "Умном ребенке", ему постоянно напоминали, что надо держаться подальше от микрофона.

Дверь отворилась, и в ванную боком проскользнула миссис Гласс - женщина средней полноты, с волосами, уложенными под сеткой. Возраст ее при любых обстоятельствах воинственно противился определению, а уж в сетке для волос и подавно. Ее появление в комнатах обычно воспринималось не только визуально, но и на слух.

- Не понимаю, как ты можешь так долго сидеть в ванне!

Она сразу же закрыла за собой дверь, как будто вела нескончаемую войну за жизнь своего потомства с простудами от сквозняков в ванной.

- Это просто вредно для здоровья,- сказала она.- Ты знаешь, сколько ты сидишь в этой ванне? Ровно сорок пять...

- Не надо! Не говори, Бесси.

- То есть как это - н_е г_о_в_о_р_и?

- Не говори, и все. Оставь меня в блаженном неведении о том, что ты там за дверью считала минуты, пока...

- Никто никаких м_и_н_у_т не считал, молодой человек,- сказала миссис Гласс. Дел у нее и без того хватало. Она принесла с собой продолговатый пакетик из белой бумаги, перевязанный золотым шнурком. Судя по виду, в нем мог быть предмет размером примерно с большой бриллиант или с насадку для крана. Прищурившись, миссис Гласс посмотрела на сверток и принялась дергать за шнурок. Узел не поддавался, и она попыталась развязать его зубами.

На ней было ее обычное домашнее одеяние - то самое, которое ее сын Бадди (который был писателем и, следовательно, как утверждает сам Кафка, н_е о_ч_е_н_ь п_р_и_я_т_н_ы_м ч_е_л_о_в_е_к_о_м) окрестил "униформой провозвестницы смерти". Это одеяние состояло в основном из допотопного японского кимоно темно-синего цвета. Днем она почти всегда расхаживала в нем по дому. Многочисленные складки оккультно-колдовского вида служили хранилищем для массы мелочей, которые должны быть под рукой у страстного курильщика и монтера-самоучки; вдобавок с боков были нашиты два вместительных кармана, в которых обычно лежали две-три пачки сигарет, несколько складных картонок со спичками, отвертка, молоток-гвоздодер, охотничий нож, некогда принадлежавший кому-то из ее сыновей, пара эмалированных ручек от кранов и еще целый набор шурупов, гвоздей, дверных петель и шарикоподшипников,- и все это сопровождало приглушенным позвяки-ванием любое перемещение миссис Гласс по просторной квартире. Уже лет десять, если не больше, обе ее дочери постоянно и безуспешно сговаривались выбросить одряхлевшее кимоно матери. (Ее замужняя дочь, Бу-Бу, намекала, что, прежде чем вынести его в корзине для мусора, пожалуй, придется оглушить его каким-нибудь тупым орудием, чтобы избавить от лишних мучений.