2BR02B   ::   Воннегут Курт

«Говорите, что не разбираетесь в искусстве — и тут же доказываете, что разбираетесь в нем больше, чем я! Конечно, образ собирательницы снопов не подходит для служительницы газовой камеры! Тот, кто подрезает ветви — это больше по вашей части». Он указал на фигуру в пурпурном, которая пилила мертвую ветку на яблоне. «Как насчет нее?» — сказал он. «Она вам нравится?» «Боже», — сказала она, вдруг зардевшись и засмущавшись. «Так я…так я буду совсем рядом с доктором Хитцем».

«Это вас расстраивает?» — сказал он.

«Конечно же, нет!» — сказала она. «Это такая неожиданная честь для меня».

«Вы им восхищаетесь, да?» — сказал он.

«Кто же им не восхищается?» — сказала она, благоговейно глядя на портрет доктора Хитца. Это был портрет загорелого, седовласого, всемогущего Зевса в возрасте двухсот сорока лет. «Кто же им не восхищается?» — повторила она. «Именно он стоял за созданием первой газовой камеры в Чикаго».

«Ничто не доставит мне большего удовольствия», — сказал художник, — «чем на веки вечные поместить вас рядом с ним. Пилить ветку кажется вам подходящим?» «Это похоже на то, что я делаю», — сказала она. Она скромно умолчала о том, что именно она делает. Она делала так, чтобы люди чувствовали себя спокойно, когда она будет их убивать.

И пока Леора Моч позировала для картины, в комнату ожидания вошел сам доктор Хитц собственной персоной. Он был семи футов ростом, и представлял собой воплощение величия, мастерства и радости существования.

«Кого я вижу! Мисс Моч!» — сказал он, и затем пошутил: «А вы почему тут? Люди не здесь уходят из этого мира. Здесь они в него приходят!» «Мы с вами будем на одной картине», — застенчиво сказала она.

«Отлично!» — сказал доктор Хитц. «И скажите, разве это не замечательная картина?» «Для меня большая честь быть на ней вместе с вами», — сказала она.

«Позвольте сообщить вам, что для меня большая честь быть на ней с вами. Без таких женщин, как вы, тот чудесный мир, в котором мы живем, не был бы возможен».

Он отдал ей честь и шагнул по направлению к двери, ведущей в родильное отделение. «Угадайте, кто только что родился», — сказал он.

«Не знаю», — сказала она.

«Тройня!» — сказал он.

«Тройня!» — сказала она. Причиной охватившего ее возбуждения была мысль о юридических последствиях рождения тройни.

Закон гласил, что ни один новорожденный не имеет права на жизнь, если только родители ребенка не найдут того, кто добровольно согласится умереть. На тройню, если оставлять всех в живых, нужно было троих добровольцев.

«У родителей есть три добровольца?» — сказала Леора Моч.

«Слышал», — сказал доктор Хитц, — «что одного они нашли, и пытаются наскрести еще двух».

«Не думаю, чтобы у них что-нибудь вышло», — сказала она. «У нас никто не уславливался о тройном визите. Сегодня ничего, кроме одиночек, если только кто-нибудь не позвонил после того, как я вышла. А как имя?» «Велинг», — сказал ждущий отец, выпрямляясь, так что все увидели, какой у него неопрятный вид и красные глаза. «Эдвард К. Велинг, мл., вот имя будущего счастливого отца».

Он поднял правую руку, посмотрел на пятно на стене и издал хриплый затравленный смешок. «Здесь», — сказал он.

«О, мистер Велинг», — сказал доктор Хитц, — «я вас не заметил».

«Человек-невидимка», — сказал Велинг.

«Мне только что сообщили по телефону, что родились ваши тройняшки», — сказал доктор Хитц. «С ними все в порядке, так же, как и с матерью. Я как раз собираюсь на них взглянуть».

«Ура», — опустошенно сказал Велинг.

«Что-то вы не слишком рады», — сказал доктор Хитц.

«Кто на моем месте не был бы счастлив?» — сказал Велинг. Он помахал руками, что должно было изображать беспечную простоту. «Все, что я должен сделать, так это выбрать, кто из тройни будет жить, затем доставить дедушку моей матери к Счастливому Хулигану, и вернуться сюда с распиской».

Возвышаясь над Велингом, доктор Хитц гневно смотрел на него.