Gladius Dei   ::   Манн Томас

Он приобрел в собственность юную девушку и вышел, провожаемый поклонами господина Блютенцвейга, Теперь владелец магазина повернулся к Иеронимусу и подошел к нему.

– Что вы желаете? – спросил он без особой угодливости.

Плотно запахивая плащ обеими руками изнутри, Иеронимус пристально, почти не моргая, смотрел в лицо господину Блютенцвейгу, Медленно раздвинув толстые губы, он сказал:

– Я пришел к вам насчет картины в том окне, большой фотографии мадонны. – Голос его звучал монотонно, глухо.

– Милости просим, – живо подхватил господин Блютенцвейг, потирая руки. – Семьдесят марок, сударь, в раме. Без запроса. Первоклассная репродукция. Чрезвычайно привлекательна. Полна очарования.

Иеронимус молчал. Пока владелец художественного магазина говорил, он стоял сгорбившись, склонив покрытую капюшоном голову, затем снова выпрямился и сказал:

– Должен заранее заявить вам, что я не в состоянии ее купить, да и вообще ничего покупать не намерен. Сожалею, что приходится разочаровать вас. И сочувствую, если это причиняет вам огорчение. Но, во-первых, я беден, а во-вторых, не люблю тех вещей, которыми вы торгуете. Нет, купить я ничего не могу.

– Так… не можете! – ответил господин Блютенцвейг и сильно засопел. – В таком случае разрешите спросить…

– Судя по вашему лицу, – продолжал Иеронимус, – вы презираете меня за то, что я не имею возможности что-либо приобрести у вас.

– Гм, – откликнулся господин Блютенцвейг. – Да нет же!.. А только…

– Тем не менее я прошу вас выслушать меня и внимательно отнестись к моим словам…

– Внимательно… Гм… Позвольте вас спросить…

– Вы можете спрашивать, – сказал Иеронимус, – и я отвечу вам. Я пришел просить вас, чтобы вы немедленно убрали из окна эту картину, эту большую фотографию, эту мадонну, и никогда больше не выставляли ее.

Господин Блютенцвейг некоторое время молча смотрел прямо в лицо Иеронимусу, как бы призывая его прийти в смущение от собственных слов. Но так как этого не последовало, он сильно засопел и с трудом промолвил:

– Будьте любезны сообщить мне, являетесь ли вы должностным лицом, имеющим право отдавать мне распоряжения, в противном случае – что, собственно, привело вас…

– О нет! – ответил Иеронимус. – Я не занимаю никакой государственной должности. Сила не на моей стороне, господин Блютенцвейг. Меня привела сюда единственно моя совесть.

В поисках ответа господин Блютенцвейг вертел головой во все стороны, тяжело дышал и сопел в усы. Наконец он сказал:

– Ваша совесть… В таком случае извольте при-пять к сведению… что ваша совесть… для нас… не имеет решительно никакого значения!

С этими словами он повернулся, быстрыми шагами направился в глубь магазина, к своей конторке, и принялся писать. Оба продавца расхохотались. Миловидная девица тоже захихикала, склонившись над своей счетной книгой. Что касается желтого господина с черной козлиной бородкой, то, будучи иностранцем, он, по-видимому, ни слова не понял из всего разговора и продолжал разглядывать рисунки французских художников, время от времени смеясь блеющим смехом.

– Будьте любезны заняться этим господином, – небрежно сказал господин Блютенцвейг своему помощнику и снова принялся писать.

Молодой человек, тот самый, по виду которого безошибочно можно было сказать, что он получает ничтожное жалованье и питается одними овощами, приблизился к Иеронимусу, едва сдерживая смех; подошел и второй служащий.

– Может быть, мы могли бы служить вам чем-нибудь другим? – вкрадчиво спросил плохо оплачиваемый продавец.

Иеронимус не отрываясь смотрел на него страдальческим, тупым и в то же время испытующим взором.

– Нет, – сказал он. – Ничем другим вы мне служить не можете. Прошу вас немедленно убрать с выставки изображение мадонны, и убрать навсегда.