Mothers Day   ::   Лимонов Эдуард

На мой взгляд следует быть школьником в прыщах или примитивом, дабы чувствовать вкус этого "запретного" плода. На мой взгляд он как раз совсем незапретен и слишком регламентирован. Множество общих деталей сближает визит к проститутке с визитом к доктору. Те же манипуляции с много раз стиранными полотенцами, раздевание, складывание вещей, одевание. В обеих случаях, плата за сервис находится в прямой зависимости от сложности консультации. "Я вам надавлю на живот, а вы скажите мне, что вы чувствуете..." "Да, доктор, нет, доктор..." "Меня зовут Джон..." "Если ты хочешь влезть на меня, это будет стоить тебе еще 25 долларов... Если ты хочешь, чтобы я влезла на тебя..."

Май мазэр приготовила отцу бобы со свининой, - сказала Офелия. - Я уверена, потому что уже лет тридцать она делает ему на мазэрс дэй бобы со свининой. Если бобов не будет, он обидится. А он всегда дарит ей одно и то же: несколько, паундов чистой шерсти. Моя мать вяжет отличные вещи для семьи. А шерсть дорога..."

"Да, чистая шерсть затягивает на много", - сказал я солидно и Покашлял в ладонь.

Понятия не имея, впрочем, о ценах на шерсть. Янг мэн из Европы, у которого скудны гардеропы, я никогда ничего не купил себе из чистой шерсти. Но если ты сидишь в компании, где говорят на тему шерсти, ты должен прилично сделать вид, что ты не идиот, пусть и из Европы. Среди троцкистов еще вчера вечером в Бруклине я говорил о необходимости кровавой революции. На их собрании прилично было говорить о революции...

"А мой отец всегда дарил матери на день рождения одни и те же духи: "Красная Москва"". Самые дорогие духи в моей стране. Бутылочка матового стекла в форме кремлевских башен".

"Кремлевских башен... - повторила Офелия. - Что это за башни? Как башни Ворлд Трэйд-центра, в даунтауне?"

"Кремль - это...", я замялся. И погрешил против истины. "Так называется Сити Холл в Москве..."

Так мы беседовали себе в полутьме.

Жизнь поворачивалась ко мне различными сторонами: светлыми редко, часто - трагическими и темными. По всей вероятности такой я желал ее - мою жизнь. Моя мама не одобрила бы моей жизни даже в адаптированном для мам и детей варианте. Если бы она знала как, где, и с кем я живу и общаюсь, она получила бы разрыв сердца давным-давно. Я не то что попадал в плохие компании, от которых она меня предостерегала на заре моей жизни, я просто-напросто ни разу не попал в хорошую компанию! Но, мама, сидя с черными, тяжелыми, крепко пахнущими бабищами, в очень плохой с твоей точки зрения компании, "плохой" мальчик с "падшими" женщинами, в теплом свете свечей, усталый и умиротворенный и вымытый, рядом с большими коленями Базуки, я был ближе к тебе, мама, нежели когда-либо. Это они, сосательницы членов, равнодушно подставляющие любое отверстие в теле безымянному пришельцу, если у него есть в кармане двадцатка, они, циничные, как равнодушно горячий Ад, виновны в том, что подтолкнули меня к тебе, мама! Из моего озлобленного одиночества... Очеловечили Супермэна, пусть сорок минут продолжался посвященный мамам вечер. Сорок минут уделили мы в нашей нечистой жизни мамам.

"Эй, сестрички, - сказал я, - выпьем за наших мам!"

И мы выпили. Крепкого кукурузного бурбона, потому что шампанского уже не было. За маму Бэтси, за маму Лидию, за маму Белинду и за маму Раю.

Когда мы прикончили бурбон, девушки стали собираться на работу. А я, поблагодарив их за чудесный вечер, пошел спать. И спал крепко, мама, и спокойно.