Красноярск-Шаолинь-Транзит   ::   Алексеев Павел

Древние и мудрые ханьцы давно решили для себя проблему скуки и придумали массу упражнений, позволяющих человеку укрепить тело, не уставая до изнеможения, успокоить сознание, не пользуясь никакими внешними предметами или зрелищами, снять напряжение и до глубокой старости оставаться активным членом жизни. Для молодых это – кунфу, для пожилых – цигун, хотя в реальности кунфу и цигун неразделимы, и часто их невозможно различить по внешней форме.

Сказать, что в любом китайском парке за каждым кустом сидит по мастеру боевых искусств или великому цигунисту-экстрасенсу – конечно, значит безответственно соврать. Как и в любом искусстве, серьезного успеха достигают лишь единицы из десятков тысяч. Однако, сказать, что за каждым кустом сидит по занимающемуся – это правда, иногда и по два. Обилие стилей и направлений неудивительно – Пекин огромный город, сюда переезжают жить из разных провинций, принося с собой диковинные традиции семейных стилей, которые за века смешиваются, образуя новые, не всегда удачные сочетания. При всей своей привязанности к традиции и в чем-то консервативности, китайцы, тем не менее, легко принимают новведения и чужой опыт, практично используя лучшее и без сожаления отбрасывая неподходящее. Возможно, разгадка парадокса в том, что так легко меняется лишь внешняя форма – но основа, выстроенная тысячелетиями, неизменна. Казалось бы, авторитет китайского ушу не должен был бы позволить иностранным или новомодным стилям проникнуть в культурное пространство Китая – тем не менее, сейчас очень популярны школы Брюса Ли, каратэ и даже европейского бокса. Неважно, как называться и что преподавать – важно, что для занимающихся в Китае слово Учитель всегда пишется с большой буквы, и все они свято верят, перефразируя Марка Твена, что «их Учитель легко побьет десятерых, а по воскресеньям – и сотню противников». И хотя для критичного европейского ума подобная вера кажется несколько наивной, тем не менее она имеет большой практический смысл: сознание ученика, доверяющего учителю и его методам, гораздо более восприимчиво к информации, чем сознание сомневающегося, а значит, быстрее обучаемо; хорош учитель или плох – он все же заведомо мудрее и опытнее своих учеников (иначе они поменялись бы ролями!), и нужен им как проводник на их собственном длинном пути. Пройдет время, и многим из них окажется уже не по дороге с учителем – и в этом нет ничего плохого – но пока учитель рядом, в него стоит верить – и скорее всего, чуть раньше, чем понимать.

Возможно, занятые именно такими размышлениями, продолжаем нашу увлекательную экскурсию по парку Жи-Тхан. Минуя небольшой пруд, в котором вокруг искуственных (но выглядящих очень естественно) каменных островков плавают утки, вдруг слышим звуки музыки, в которой безошибочно распознаем традиционную пекинскую оперу. Действительно, спутать какофонические завывания свирелей, аккорды циней и удары литавров с чем-либо другим невозможно. Ориентируясь по звуку, подбираемся поближе. Довольно большая беседка с сидениями для музыкантов внутри, человек тридцать зрителей и десяток исполнителей, причем все они периодически меняются местами. Конечно же, большинство из них – пенсионеры. По центру беседки стоит дедушка лет шестидесяти, одетый как и все его сверстники вокруг – легкая светлая рубашка с короткими рукавами, тонкие летние брюки и сандалии на носки системы «женские подследники» а-ля «простите, мисс, лайкры хватило только по щиколотку». С очередным ударом литавров дед затягивает сложную арию тонким пронзительным голосом, который с закрытыми глазами мы назвали бы женским. Любой нормальный советский человек, воспитанный на Льве Лещенко и песне «Гайдар шагает впереди», без сомнения, не выдержал бы и пяти минут этого ужасного скребущего по ушам мяуканья.