После Кастанеды: дальнейшее исследование   ::   Ксендзюк Алексей Петрович

Во-первых, он не мог не рассказывать «сказки», поскольку обращался к описанию опыта, чуждого безнадежному большинству людей. Во-вторых, он никогда не давал в своих "полевых заметках" фактический материал: играл характерами, ситуациями, антуражем, заметал следы — именно так, как его учил сам Хуан Матус. И все же Кастанеда реалистичен, как никакой другой писатель: ведь он рассказывает нам о Реальности — странной и могущественной, бесконечной и безразличной. Человек в этой Реальности — существо незначительное, и удел его более чем скромен. Грандиозные энергетические потоки, которые оказываются доступны восприятию мага, часто дают ему иллюзорное ощущение собственной значимости, даже величия. Кастанеде удалось избежать подстерегающей всех успешных оккультистов мании величия. Вряд ли его можно обвинить в гордыне: ни сект, ни церквей, ни Международных Братств он не создавал, да и вообще к теократическим порядкам был равнодушен. С другой стороны — не впадал в фанатический аскетизм и не отказывался от финансового благополучия.

Этот человек дал нам ключ к познанию Реальности. Он сильно и убедительно показал, что Реальность ускользает, как только мы наклеиваем на нее ярлык, присваиваем ей понятие, навязываем смысл. Карлос и сам попытался стать частью этой подлинной, вечно ускользающей, неопределимой Реальности — своею жизнью он попробовал хоть в какой-то мере уподобиться Силе, о которой рассказал столько «сказок» миллионам людей; хотя большая их часть просто развлекалась за его счет; другая настойчиво обвиняла его в шарлатанстве, упражнялась в скепсисе, полагая себя рационалистами и подлинными интеллектуалами; третья — негодовала и находила в учении Кастанеды происки Антихриста. А ведь достаточно взглянуть на ушедшего в бесконечность странника простым, неискусственным взглядом — и поневоле удивишься: как мало личного оставил он за последние три десятилетия! Причудливый узор Силы: словно сама Реальность решила прорваться сквозь барьер восприятия и сделала это безыскусно, непосредственно, лаконично, поскольку как таковая не нуждается ни в литературном изяществе, ни в эстетстве любого рода.

Ничто в жизни последнего нагваля не оставляет впечатления биографии — разве только годы, проведенные в Калифорнийском университете. Его поступки не поддаются однозначным оценкам. Даже история с брошенной дочерью, которую так любили смаковать представители желтой прессы и злобствующие критики, совершенно непонятна. Пытаясь хоть как-то проследить за поведением единственного в своем роде антрополога, начиная со знаменательного 1960 года, когда он познакомился с доном Хуаном, мы словно наблюдаем за человеком, движущимся в жизни на ощупь — Карлос как бы прислушивается к чему-то нам недоступному и стремится правильно ответить на беззвучный зов. В целом это выглядит довольно странно, но ясно одно: этот человек, зная, что невольно оказался в центре внимания многочисленной и разношерстной публики, не старался, подобно прочим, создать захватывающий имидж. Кастанеда не боялся быть смешным, противоречивым, показаться невежественным, что может позволить себе только человек, действительно свободный. Он мог быть непунктуальным, безответственным, он сочинял о себе массу неправдоподобных историй и делал это настолько непринужденно, что, очевидно, совсем не боялся разоблачений.

Можно считать это обычным легкомыслием, даже безнравственностью и асоциальностью — но ведь свобода порою выглядит именно так. Реальности нет никакого дела до того, насколько ее проявления соответствуют нашему представлению о социальном престиже.

Кастанеда подарил нам шанс, и мы должны быть бесконечно благодарны ему за это.