Хохот шамана   ::   Серкин Владимир

Это связано с практиками одновременного перемещения Шамана и во времени, и в пространстве, которые я не только не освоил, но даже пока не могу сколько – нибудь успешно описать.

Сами диалоги с Шаманом начнутся со второго раздела книги (Хохот Ворона), а в первом (Благодарность Волка) необходимо описать ситуацию, которая привела меня к определенному образу жизни. Другая жизнь повела бы другой дорогой, на которой встреча с Шаманом не состоялась бы.



Благодарность Волка



Скоро благодарность Волка кончится.

Я мог бы быть Медведем.

Уже будучи матерым Волком, понял, что сначала был шанс стать Медведем. Готовности не было.

Шанс появился, когда мне было шестнадцать. В компании друзей все были старше, но я был не по годам высок, силен и угрюм. Разницу в возрасте никто, кроме меня, не чувствовал. Летом мы браконьерничали на реке Армань: солили икру и тут же ее продавали перекупщикам за водку, еду (мы называли ее жратвой) и небольшое количество денег.

Я хорошо держался в компании, хотя внутренне был не так крут, весел и бесстрашен, как мои друзья. Равное поведение стоило настолько больших усилий, что по вечерам я уплывал на резиновой лодке и в течение часа – полутора молча сидел на берегу, отдыхая и приходя в себя. Друзья, в два вечера отшутив по поводу моих отлучек, стали принимать их как должное.

В тот вечер я привычно позволил реке тихонько ткнуть лодку в берег под кустами. В сумерках на воде всегда светлее, и не сразу стало заметным какое – то сгущение темноты у кустов. Раньше понял, чем убедился, что всего в десятке метров находится огромный медведь. Для магаданца такая встреча не является полной неожиданностью. Еще пацанами все наслушались многочисленных рассказов о встречах с медведем, и, выходя в лес, не исключают этого. Я поднял ружье, ощутил твердость приклада и уловил с некоторым изумлением свое странно спокойное и уверенное состояние. Медведь тоже это почувствовал. Примерно через год, когда я писал соответствующие возрасту обычные неуклюжие юношеские стихи обо всем, то описал эти минуты:

Медведь почувствовал уверенность врага,

Уверенность была фатальной, страшной.

За ним его кусты, река, тайга,

А впереди – опасность.

Опасность. И ее не избежать.

Тогда вперед по линии судьбы…

Рука не дрогнула,

Девятиклассник его убил.

Стихи эти я уже не помню точно. Кончались они примерно так:

Я часто видел мальчиков с ружьем,

Но больше никогда – медведя.

Все – таки стрелял от страха. Боялся не медведя, а того, что благоприятная ситуация закончится, а с другой не совладать. Через много лет, взрослым я определил это состояние термином "уверенная трусость". Большинство знакомых отлично поняли. Если бы не стрелял, то получил бы благодарность Медведя, как позже получил благодарность Волка. Когда начинаешь лучше понимать зверей, перестает удивлять их тончайшая эмпатийность. Чуть раньше меня самого медведь все понял и попытался драться. Только через восемнадцать лет впервые рассказал об этом случае хорошей знакомой.

В десятом классе я серьезно занимался легкой атлетикой. Годовой тренировочный объем средневика [4] составлял тогда 3500 – 4000 км, что требовало набирать в зимние (не скоростные) месяцы по 600 – 800 км нагрузки кроссом или на лыжах. Естественно, что все окрестные сопки были «избеганы» вдоль и поперек.

В декабре, следуя за стайкой куропаток, я спугнул огромного одинокого белого волка [5] . В одном стволе у меня всегда был «жакан» – патрон с запрещенной тогда, надпиленной для раскола при встрече с препятствием стальной пулей со стабилизаторами. При полете она издавала, вращаясь в воздухе, неприятный жамкающий звук, что и определило название. Вставив второй такой патрон, побежал по волчьим следам, размер которых впечатлял.