Время и бытие   ::   Шилов Сергей

Восприятие мною моих родителей при этом разговоре одним только их при нем присутствием изменяло меня самого до неузнаваемости, перекашивало мой почерк, наводило некоторое напряжение в человеческом одухотворенно двигающемся теле, задавало ему то сдавившее направление, движение в котором означало переход тела в плоскоту, превращение его в свой собственный след, размещение его между башмаками, устраивающимися на земле, и землею, хоронящейся под башмаками, в телесность, ту особым некруговращающимся образом обновляющуюся природу, товарным бытием которой являются те образы, в качестве одного несущего свойства которых обнаруживается сквозная их двусмысленность, беспредельность изумляющейся двоицы, становящейся двоицей все более и все менее порождающей незавершенной, беременной богом единицы, оформленной и размещенной в точкином доме, знаменующей присутствие моих родителей при разговоре с родителями о службе з армии, втаскивающей этот разговор в певчую прорезь самой телесности, протаскивающей этот разговор сквозь нее. Лица родителей моих превращались в лики с большими открывающимися в нечто нездешнее, втягивающими в свое универсальное образование и впускающие в себя на свой собственный зов по причине одного своего существования только пространство над ними и вокруг них, орденами глаз так, что я видел не произведение литературы или живописи, не музыку даже и вообще ничто из искусств, а страницу разверзающейся книги, перевернет которую сама жизнь, чтение которой будет составляться из молений и терпеливого ожидания этого переворачивания, привносящего в мир прикосновение к нему, появляющееся дыханием, выветривающимся из в высшей степени конечной заполненности самой телесности, находящейся внутри мышления в гнезде, свитом мышлением, в котором покоятся роковые яйца речи, хоронящие в себе все свернувшиеся в собственные сущности разговоры, существующие и безо вceгo этого в своем удлиняющемся истолковании отчуждения, нет-нет да и порождающего семя идеи временяющегося опыта в непосредственном отношении к службе в армии. Задолго до службы в армии начал я носить внутри себя, заселяя нутро собственного мышления, вынашивать эти роковые яйца, окружил свое тело той особенной пустотой, которая способна была образовываться только из мыслей, ощущений, возникающих в окрестностях действительного времени состоявшейся уже службы в армии, хотя бы частично, открыл я врата тому опыту, который привходит благодаря тому нечто, понимающим знанием чего является служба в армии, оживляющему мертвые кости логики разговора с родителями о службе в армии, в ожесточающее соответствие которой поднималось откуда-то снизу, падало откуда-то сверху, доносилось со всех сторон, включалось как освещение желания этого разговора, сверхволя к разговору с родителями о службе в армии, существующая на ряду и независимо со всякой логикой, теряющей в ней свое собственное лицо, свой философский профиль, вытесняемое, замещающееся лицом автора разговор.