Философия в будуаре (Безнравственные наставники)   ::   де Сад

Вместе с Долмансе мы вложим в эту юную головку все принципы самого безумного распутства, воспламеним его своим огнем, напитаем своей философией, внушим свои желания, и поскольку я стремлюсь ещё и дополнить теорию небольшой практикой, поскольку я хочу ещё и продемонстрировать все то, о чем будет идти речь, то тебе, братец, я предназначила пожать мирты Киферы, а Долмансе – розы Содома. Я же испытаю два удовольствия сразу, первое – самой насладиться преступной страстью, а второе – преподать её уроки, внушить вкус к ней милой невинной девочке, которую я увлекаю в наши сети. Ну что, шевалье, достоин ли этот план моего воображения?

Ш. – Лишь в этом воображении он и мог родиться; этот план божественен, сестрица, и я обещаю безукоризненно сыграть великолепную роль, отведенную в нем мне. Ах! плутовка, как же ты насладишься удовольствием воспитать это дитя! какая радость для тебя развратить её, заглушить в юном сердечке все семена добродетели и религии, посеянные её наставниками! Поистине, для меня это слишком хитро.

М. де С.-А. – Конечно, я ничего не пожалею, чтобы совратить её, чтобы повергнуть в прах в ней все ложные принципы морали, какими только могли уже забить ей голову, я хочу в два урока сделать её такой же распутницей, как и я сама… такой же безбожницей… такой же злодейкой. Предупреди Долмансе, введи его в курс дела, как только он приедет, чтобы яд его безнравственности, наполнив это юное сердце вместе с тем, что впрысну в него я, сумели в одно мгновение с корнем вырвать все посевы добродетели, что могли там зародиться до нас.

Ш. – Невозможно было лучше выбрать человека, какой тебе нужен: неверье, безбожность, бесчеловечность, распутство текут с уст Долмансе, как в древние времена святой елей с уст знаменитого архиепископа Камбре; это самый великий соблазнитель, самый распутный и опасный человек… Ах! милый друг, если только твоя ученица достойна учителя, можно поручиться – она не устоит.

М. де С.-А. – Конечно, долго ждать не придется, насколько я знаю её предрасположения…

Ш. – Однако, скажи, дорогая сестрица, ты не боишься родителей? А если девочка проболтается, вернувшись домой?

М. де С.-А. – Бояться нечего, отца я соблазнила… он мой. Нужно ли признаваться? я отдалась ему ради того, чтобы он закрыл глаза; он и не подозревает о моих намерениях, однако никогда не решится вмешиваться… Он у меня в руках.

Ш. – Ты пользуешься ужасными средствами!

М. де С.-А. – Такие и нужны, они по крайней мере верны.

Ш. – А скажи-ка, прошу тебя, кто эта юная особа?

М. де С.-А. – Её зовут Евгения; она дочь некого Мистиваля, одного из самых богатых откупщиков столицы; ему около тридцати шести лет; матери не больше тридцати двух, а дочке – пятнадцать. Мистиваль так же распутен, как его жена – набожна. Что до Евгении, мой друг, я напрасно пыталась бы тебе её описать; она выше моих способностей рассказчицы; тебе достаточно быть уверенным, что ни ты , ни я, без сомнения, никогда не видели в целом свете подобной прелести.

Ш. – Ну дай хоть набросок, если уж не можешь описать, чтобы, зная, пусть в общих чертах, с кем мне придется иметь дело, я лучше наполнил свою душу образом, которому собираюсь принести жертву.

М. де С.-А. – Ну что ж, друг мой, у нее каштановые волосы, и их едва можно захватить рукой, они длиной ниже талии; ослепительно белая кожа, нос с небольшой горбинкой, эбеново-черные пламенные глаза!.. О, друг мой, перед такими глазами не устоишь… Ты не можешь себе представить, на какие только глупости они заставили меня идти… Если б ты видел прекрасные ресницы, осеняющие их… милые веки, их прикрывающие!.. У нее маленький ротик, великолепные зубы, и все это такой свежести!.. Одна из её прелестей – элегантная осанка, то, как её красивая головка прикреплена к плечам, тот гордый вид, с которым она поворачивает её… Евгения для своих лет высока ростом; ей мало дать семнадцать; её фигура – образец элегантности и изящества, грудь прелестна… Нет ничего лучше двух её чудесных сосков!..