Человек, который знал все   ::   Сахновский Игорь

Потом заехал Руслан за выручкой, придирчиво оглядел витрину и на прощанье пошутил: "Короче, девствуй!"

Ночь прошла без происшествий. За первые три часа торговли выручка составила половину его месячной зарплаты в Институте истории. После полуночи покупательский напор ослаб. В четыре утра подошел мужик в рваной кожаной куртке в обнимку с рыдающей теткой и затребовал "самого дорогого".

– Что именно? – не понял Безукладников.

– Ну, блин, самое дорогое по цене!..

Самым дорогим был французский коньяк "NAPOLEON", предположительно, польского разлива. Тетка рыдала без передышки. Парочка удалилась, а через полминуты неподалеку прозвучал удар бутылки об асфальт.

Наутро выяснилось, что Александр Платонович почти ничего не заработал, поскольку – недостача. Сменщик Володя, видя его подавленность, хмыкнул: "Обычная херня. Ты за Анжелкой считай получше".

В следующую торговую ночь, при всем арифметическом усердии, финансовый крах повторился в точности, один к одному. Причем в обоих случаях суммы недостач совпали – стоимость бутылки сухого вина.

– Я тебя просила, не суйся туда! – Ирина была убита. – Теперь тебя заподозрят.

Она достала из шкафа розовый мускат – их общую драгоценную заначку со времен доисторического отдыха в Крыму.

– Пойди отдай. И, пожалуйста, больше не ходи к ним!

Он долго пытался всучить Руслану эту бутылку, чувствуя себя героем спектакля "Раскаянье вороватого завхоза". Руслан от муската решительно отказался и отдал без лишних слов паспорт. На этом торговая карьера Безукладникова себя исчерпала. Зато какие два утра были у них с Ириной, когда он, вернувшись после ларька, залезал к ней под одеяло и она, сонная, буквально плавилась, обтекала его. Потом одеяло сбивалось к ногам, Ирина усаживалась верхом, и он не переставал счастливо поражаться "неправильности" ее тела: полновесные груди над худыми ребрышками, узкие плечи и пышный низ.

Обычно же по утрам жена была неприступно хмурой и терпеть не могла, если Безукладников своими нежностями мешал ей краситься перед работой. (Хотя зачем, думал он, так уж приукрашиваться, работая в детской библиотеке?)

Впрочем, позывы к нежностям – взаимные или односторонние -становились такой же редкостью, как и денежные поступления;

Александру Платоновичу уже не казалась кощунственной мысль, что между этими вещами есть прямая зависимость. Мужчина без гроша в кармане терял право на женскую приязнь, считаясь как бы и вовсе не мужчиной. Конечно, Ирина ничего такого не высказывала и скорей всего не думала, но от этого было не легче.

Все чаще Безукладникова мучила, словно кислотой разъедала, жалость к жене, бедно одетой, лишенной по его вине – по чьей же еще? -приличной обуви, нарядов, не говоря уже о поездках к морю или за границу. Зудящая реклама замечательных, нужных вещей на подслеповатом экране "Горизонта" порождала у супругов общую мысль, всегда одну и ту же: "это не для нас".

Беда была не в том, что Александр Платонович вообще не мог заработать, а в том, что он не мог заработать много. Деньги, добытые репетиторством или сочинением рекламных статей под заказ, тут же уходили на латание бессчетных дыр – привести в чувство захандривший холодильник или позвать на помощь высокомерного сантехника.

Ровно год назад августовским вечером под безжалостно яркой лампочкой (так и не собрались купить абажур) они молча курили на кухне.

– Хорошо хоть я детей с тобой не нарожала…

Что вокруг могло измениться от этих Ирининых слов? Бабочка толстым тельцем все так же билась в оконную сетку от комаров. Надрывисто мычала ржавая водопроводная труба. Жена и муж все еще сидели за общим столом, стряхивая сигаретный пепел в одну жестяную плошку.

– Понимаешь… – Ирина хотела смягчить сказанное, но лишь углубила открывшийся перелом.