Белое и черное   ::   Шевченко Лариса Яковлевна

То ли дело в буйной бодрой толпе детей! Для веселой компании лучше Зоиных санок не найти! На них помещается сразу по пять-шесть человек. Они из кованного железного прута. Для безопасности полозья сзади загнуты красивой спиралью внутрь. Доски на санках толстые, надежные. На горку их тащат втроем. Очень уж они тяжелые. Я тоже впряглась. Вдруг гляжу, прямехонько на меня несутся Валины санки. Выдергиваюсь из «упряжки» и отскакиваю.

Слышу, кто-то рядом орет благим матом, со страху сам себя не помня. Я с размаху прыгаю в сторону. Ноги путаются. Поскальзываюсь, спотыкаюсь и веретеном качусь подальше от опасного места. В какой-то момент представила, как санки накрывают мальчика. Я уже готова поклясться своей головой, что это было на самом деле! Испугалась, сердце затрепетало как осенний лист. С усилием перевела дух, даже не сразу выдохнула.

А через минуту все хохотали надо мной. Смеялся и мокрый как мышь мальчишка, которому не удалось избежать столкновения с тяжело нагруженным «транспортом». Он отыскал в снегу шапку, пригладил слипшиеся в сосульки вихрастые волосы. Лицо его горело малиновым румянцем, глаза гордо сияли. «Не промазал! Подбил вражеский танк! Чуть богу душу не отдал», – кричал он, захлебываясь восторгом.

Я тоже ввязываюсь в игру, карабкаюсь на гору, пытаюсь атаковать «вражеский десант», помогаю втаскивать санки наверх, не забывая вознаграждать себя за старание веселой кутерьмой спуска. А рядом на ограде палисадника, ощетинившейся изломанным штакетником, спокойно прихорашивались вороны и сердито чирикали истерзанные дракой за пропитание шумливые воробьи.

Стемнело. Мороз крепчал. Высокие звезды дрожали, будто от холода. Усталые, замерзшие, но довольные мы возвратились домой. Славно провели время! Сбросили одежду у порога, схватили по куску хлеба и залезли на печку. В жизни такого вкусного хлеба не ела! Уснула мгновенно. Я не видела, как бабушка развешивала обледенелые шаровары с начесом, пальтишки, рукавицы, как внимательно заглядывала в наши разгоряченные лица и прислушивалась к дыханию.







ПРИВЫКАЮ







Витек! Своих новых родителей я почти не вижу. Встаю утром в десять утра, так как бабушка считает, что я должна отоспаться. Отец, как я поняла, против поблажек, но когда родители на работе, в доме командует бабушка. Она не кричит, а спокойно подходит и негромко говорит: «Я буду мыть посуду, а ты вытирай вот этим полотенцем», или: «Помой листочки у цветов. Им дышать легче будет». И я все выполняю. В голову не приходит ее ослушаться. В общем, с бабушкой Аней отношения сложились быстро и естественно. Меня это радует еще и потому, что я никак не могу назвать своих новых родителей «папа» и «мама». Василий Тимофеевич, лысый плотный мужчина, никогда не смотрит в глаза. Его взгляд проходит через меня, будто я стеклянная. Он совсем не похож на придуманного и выстраданного мною отца. И мать тоже. Клара Ильинична – очень энергичная строгая молодая женщина. Она более энергичная и шумная, отчего мне кажется, что она выше отца ростом. Хотя на самом деле это не так. Я ее просто боюсь. А бабушка она и есть бабушка, хоть родная, хоть чужая. Тут все просто. Жаль только, что я мучаю ее по ночам. Родители спят в зале, а мы втроем – на кухне, на железной односпальной кровати. Я у стенки, на приставной скамейке, а Коля с другой стороны – на табуретках. Сначала меня с краю поместили, но я каждую ночь сваливалась на пол и продолжала спать, несмотря на холод. Утром бабушка перетаскивала меня на кровать. Сплю я беспокойно, кричу во сне, просыпаюсь головой в другую сторону, или поперек кровати. Беспрерывно дерусь с неведомым врагом, а удары достаются бабушке. Она понимает, что я не контролирую себя ночью, и не обижается, а только вздыхает:

– Что тебе снится? Всю спину кулаками измолотила.

– Стелите мне на полу,– прошу я.

– Нельзя, еще застудишься.